В женское отделение частенько невезучих доставляли. Проститутки чувствовали себя здесь привычно. Нет на них статьи, зато есть диспансер. Без всяких ордеров и постановлений тюрьмой надышишься. Часто нормальных, скромных девчонок привозили, студенток всяких, туристок.
Проститутка в кабаке примет за конкурентку, своему менту сотню внесет, тот и сплавит кого хочешь сюда дней на пять.
Бывали случаи, и сами менты затеют флирт на улице. Отвергнут их, и вот уже предмет ухаживания здесь. Чтоб не задавался шибко. Предмет, этот самый.
– В натуре, люди – быдло. По двадцать человек в палате. Ну, мы тут втроем
– за основных...
Обнаружился здесь Маэстро. Его с «химии» на зону отправляли, он – транзитом сюда. До него власть малолетки держали, беспредельничали.
Посовещались мы с ним. Можно было и войну затеять, но больно уж непрофессионально это: кулаками махать. Мы же не драчуны незатейливые.
Маэстро легкую интригу сплел.
Мафия отлупила одного бычка, грустного деревенского парня свежеприбывшего, тот не рыпнулся даже. Решил, что не положено рыпаться. Маэстро бычка надоумил сдачи дать, мол, если что – поддержим. Бычок при случае и намордовал четверых: те за ножи не успели схватиться. Намордовав, радостно доложил о проделанном.
Маэстро выговор сделал: нельзя так с мафией.
Малолетки нас за старших признали.
– Врачи, я тебе скажу... В натуре. Совдеповские. Ты бабки внесла?
Мы бабки не вносили. Врачи знали, что многие от тюрьмы отдыхают, но, если есть сигнал – лечить положено. Тем более что многие заражались уже здесь. За нарушения частенько выписывали, поэтому с врачами старались ладить.
Обе заведующие отделениями, молодые теплые ироничные женщины, и нынче – в друзьях моих. Там и они признали меня за своего. Удивлялись, как умудряюсь нормально себя чувствовать среди блатных.
Много разглагольствовал перед врачами о так называемых «проповедниках порядочности» в любой среде. Убедил, что Маэстро – из «проповедников».
Если кому светила ненужная выписка за нарушение, уговаривал повременить. Часто отсрочивал выписку.
Сейчас здесь «не режимка». Милиции нет. Тогда было два поста. У выходов.
Врачи с милицией враждовали. Регулярно писали друг на дружку рапорты. Еще бы, медики – почти все женщины. Не скучно им на даче нашей приходилось. Были случаи, когда милиция не спешила с поддержкой. На ночь вообще всего две сестры оставались. Одна – наверху, в мужском отделении, другая – внизу, в женском.
Сколько раз нижние сестры вниз меня кликали: Семка по кличке Садист, прорвавшись в женское, грозился персонал подрезать, если интим разрушать будет.
Мы с Семой относились друг к другу с симпатией.
Серьезные, хоть и глупые, статьи за ним были. Неизвестные ментам. И сейчас не скажу какие, вдруг подведу. Но кровь стыла от его откровений. Да и по известным статьям накопилось у него семнадцать лет сроку.
– У меня такое мнение, что тут пара «голубых» имеется. В натуре...
На следующий день после моего поступления, доставили новенького. Отделение сотряс вопль:
– Все на коридор!!!
На коридоре один из мелких малолеток, бывших малолеток, потому как имел за спиной шесть лет срока, указывая скучившемуся контингенту на новенького, зло информировал:
– «Гребень». Был «опущен» на пятьдесят третьей. Как общаться с «гребнем», все знают?! Сигареты можно давать, брать нельзя, бить только ногами, хавает в стороне...
Новенький – огромный, толстый парень – жалко улыбался контингенту. В этот же день от греха подальше отправили его на «слободку».
– В первую палату бича вчера завезли. Воняет гад. В натуре...
Надо мной была свободная нарка. Ночью бросили на нее новенького. Сквозь сон видел, что голова его замотана полотенцем.
Утром гляжу: вся постель моя в темных крупинках. Блохи с него дохлые сыпались на меня всю ночь.
Забили бы новенького до смерти. Насилу угомонил малолеток. В конце концов, нос расквасили, заставили обриться наголо и на матрац в узкий коридор переселили. В коридоре на матрацах вечно пара бомжей обитала. И в женском отделении тоже, лысые такие заискивающе улыбающиеся создания в коридоре вполне по-подзаборному валялись.
– Девки тут классные лечатся. В натуре, на такой, если не знать, жениться можно...
Милиция здесь была схвачена.
Если при фраере очередном, свежем имелось что ценное, отбирали, снимали (некоторые с магнитофонами являлись, один, непосредственный, при обручалке оказался). Почти все отдавали милиции. За это наверх доставляли женщин. Иногда пускали вниз мужчин.
Женщины, в основном из «жучек», с тюремным опытом, поднимались добровольно, чувствовали себя уверенно. С верхней нарки опускалось одеяло – чем не отдельный номер?! На акустику внимание не обращали. Романы завязывались. «Жучки» предпочитали кавалеров поблатнее, поавторитетней.
Сидели часто в последнем, «воровском», купе компанией, «дурь» курили, «фанфурики», лосьоны попивали. Время от времени резвились вместе с любимыми, над новенькими измывались. Развлечения женщин отличались изыском. Был, например, случай: спящему сорокалетнему мужчине дамочка подожгла спичкой волосы на мошонке. Радовалась очень реакции. Тот, проснувшись и управившись с огнем, только испуганно улыбался, тер обожженное место.
Как-то попался вреднющий сержант-вертухай, конопатый, грузный, без единой морщинки на лице и подло жизнерадостный.
Потрепанного магнитофона ему показалось мало.
Закапризничал, требовал, чтобы ему непременно сдали трех тузов против трех семерок, вот такая вожжа попала ему... Причем Маэстро к картам не подпускал, знал, на что тот способен. Я ему казался безобидным. Заупрямился:
– Пусть сдаст он, – и указал на меня. Сдуру – сдал.
Наверх доставили девчонку-малолетку. Симпатичную, хрупкую пятнадцатилетнюю наркоманку. Пацанку милиция заманила к нам обещанием порции «дури». Наверху девчонка поняла, во что вляпалась. Заупрямилась, утверждала, что девственница. В диспансер ее за наркоту мамаша сдала, на профилактику. Уже и на минет детеныш этот перепуганный соглашался, только просил объяснить, как это делается.
Я Маэстро в сторону отвел. Решили так, если не угомоним малолеток, уложу ее с собой. Закон: чужую женщину без разрешения не тронь. Эта же раздражала публику именно тем, что ничья, и быть «чьей» не собирается. Дура.
Не нравился мне этот ход. Не смог бы завтра объяснить врачам, поверившим, почему она в моей постели оказалась. Права не имел бы на объяснение.
Но обошлось. Втолковали малолеткам разгоряченным, что сто семнадцатой статьей веет, неинтересной статьей.
