— Не садись за руль, Джон. Я приеду и заберу тебя.
— Я могу… такси. Вызвать.
Она, судя по всему, немного справилась с собой; во всяком случае, голос у нее стал уверенней.
— Я тебя заберу. У нас не так много денег, чтобы разбрасывать их на такси. И мы купим какой-нибудь еды навынос. Я буду у тебя через двадцать минут.
Она повесила трубку. Джон неподвижно застыл в кресле. Ему было не по себе. Неприятное чувство усилилось. В комнате точно чего-то не хватало. Чего же, черт возьми?
Но неприятно было не поэтому. И не из-за диагноза доктора Розенгартена, и даже не из-за того, что Детторе был все время недоступен. Джона сильно беспокоил разговор с журналисткой. Он попытался припомнить, что именно рассказал ей. Милая женщина, симпатичная, доброжелательная и забавная. Кажется, он был несколько неосторожен и сказал слишком много, больше, чем надо. Больше, чем собирался.
Но ведь это было не для записи, правда?
19
Дневник Наоми
Не могу спать. Джон храпит, как кабан. Давно не видела его таким пьяным. Зачем он так надрался? Конечно, мы оба расстроились после того, что сказал доктор Розенгартен, но алкоголь же не решит нашу проблему.
А лицо у него было испачкано губной помадой.
Разговаривала с мамой и с Харриет. Они обе звонили, хотели узнать, как все прошло сегодня. Я сказала, что доктор был вполне удовлетворен, что все хорошо. Харриет отдала нам все свои сбережения — что еще я могла сказать? Все прекрасно и замечательно, только вот одна маленькая поправка — это не мальчик, а девочка?
Но ведь на гены, отвечающие за пол, повлиять легче всего. Насколько я понимаю, у женщин две Х-хромосомы, у мужчин одна X- и одна Y-хромосома. Разделение этих хромосом производится в самых примитивных лабораториях. Если доктор Детторе даже такую элементарную вещь не смог сделать правильно, какая гарантия, что он сделал правильно все остальное?
И даже если предположить, что все остальное верно, что больше он нигде не ошибся, какие проблемы будут у девочки с теми генами, что мы выбрали? Мы попросили, чтобы наш ребенок был не меньше шести футов ростом, потому что подразумевался мальчик! Мы выбрали рост и телосложение для мужчины!
Все не так.
Джон уверен, что доктор Розенгартен ошибся. Возможно — он мне не понравился, и он явно нами не заинтересовался. Как сказал Джон, мы для него маленькие люди, такие, как мы, не имеют значения.
Господи, я так надеюсь, что он ошибся.
И кое-что еще не дает мне покоя. Салли Кимберли. Она сказала Джону, что мы с ней якобы сдружились. Какая чушь! Мы правда работали вместе. И обычно я нахожу общий язык со всеми. Но она настоящая стерва. Жесткая и безжалостная. Мы сразу невзлюбили друг друга, и даже не пытались это скрывать.
На самом деле в мире мало людей, которые не нравились бы мне так сильно, как Салли Кимберли.
А теперь щека Джона вся в ее помаде.
20
Наоми не спала. Джон понял это по звуку ее дыхания. Мерцание электронного будильника казалось ему слишком ярким; комнату заливало голубоватое свечение, раздражавшее его неимоверно. Вдалеке за окном завыла сирена, знакомая траурная песня. Ночная музыка Лос-Анджелеса.
Голова раскалывалась. Джону страшно хотелось пить. Принять таблетку и спать, спать, спать. Сейчас сон ему просто необходим. Он спустил ноги с кровати, взял со своей тумбочки пустой стакан, добрел до ванной и включил холодную воду. Затем кинул в рот две таблетки аспирина и вернулся в спальню.
— Что с нами будет? — вдруг спросила Наоми. Он лег рядом и нащупал ее руку. Но она не пожала ее в ответ, как обычно.
— Возможно, стоит подумать об аборте.
— Мне не важно, Джон, мальчик это будет или девочка. Всегда было не важно. Все, чего я хотела, — чтобы наш ребенок был здоров. Я бы даже не стала узнавать пол заранее, как многие родители, — для меня главное — знать, что с ним или с ней все в порядке. Я не хочу делать аборт. Это какая-то дикость — убивать своего ребенка потому, что ты хотел мальчика, а у тебя будет девочка.
Повисла пауза. Дело было не в том, мальчик это или девочка, все было гораздо сложнее, и оба это знали.
— На судах иногда возникают проблемы со связью, — сказал Джон. — Они зависят от спутника и не всегда могут получить сигнал. Я попробую позвонить еще раз утром.
На улице завыла еще одна сирена, к ней присоединилась пожарная машина.
— Я не хочу, чтобы ты делала аборт, — начал Джон. — Если только…
Он замолчал.
— Если только — что? — не выдержала Наоми.
— Сейчас в Штатах в некоторых лабораториях делают анализы… они могут сказать об эмбрионе все.
Наоми села на кровати и включила свет.
— Это тебе не одноразовый продукт, Джон. И не лабораторный эксперимент в чашке Петри или под стеклянным колпаком. И не… дрозофила какая-нибудь. — Она резко натянула на себя одеяло и прикрыла живот руками. — Это мой ребенок — наш ребенок, — и он сейчас растет у меня внутри. И я буду любить его или ее, и мне все равно, каким он… она будет. Я буду любить это создание, даже если она будет ростом четыре фута или вымахает на семь футов. Я буду любить ее, и мне плевать, будет она гениальной или умственно отсталой.
— Милая, я не…
Она перебила его:
— Ты все это придумал. Это была прежде всего твоя идея, и ты убедил меня. Я тебя не обвиняю — я знала, на что иду, и понимала, что мы рискуем. Я точно так же отвечаю за это решение, как и ты. Я хочу сказать другое — я не стану ни от чего отказываться. Может быть, все это — все то, что происходит, что Детторе перепутал пол, — может быть, так распорядилась сама природа. Так она сохраняет мир от полного безумия. Мне кажется, что тот день, когда матери начнут избавляться от своих нерожденных детей только по той причине, что дети оказались не такими, как ожидалось, станет началом конца.
Джон тоже сел.
— Если бы ты знала о болезни Галлея заранее, до того, как он родился, ты бы все равно его родила? Зная, какое будущее его ожидает?
Наоми ничего не ответила. Джон взглянул на нее и увидел, что по ее щеке ползет слеза. Он вытер ее своим носовым платком. Лицо Наоми исказилось от боли.
— Прости меня. Я не должен был так говорить.
Никакой реакции не последовало.
Джон снова вылез из постели, накинул махровый халат и вышел из спальни. Он чувствовал себя еще паршивее, чем пять минут назад. Он открыл дверь в свой кабинет, осторожно обошел кучи бумаг и дисков, перепутанные провода, набор объективов для фотоаппарата, стопку не прочитанных еще журналов, добрался до стола, включил настольную лампу и сел. Сумка с ноутбуком валялась там же, где он бросил ее, придя домой. Джон достал компьютер, поставил его на стол перед собой, включил и зашел в почту.
