Вместо ответа, Наоми обняла его. Ее горло саднило от рвоты, она тоже вымоталась, и тоже почти не спала этой ночью, и тоже измучилась от беспокойства.
Болезненные уколы, тяжелые решения, непростой выбор, унижение, душевная боль, все эти затраты, смерть доктора Детторе… Наоми была напугана, как никогда в жизни.
Все менялось. Их жизнь с Джоном, их маленький уютный дом, мир, который они создали вокруг себя, их любовь друг к другу — все вдруг стало другим.
И Джон казался ей почти незнакомцем.
Ее дитя, это крохотное создание, что росло у нее под сердцем, с маленькими ручками и ножками, такое хрупкое, жизнь которого целиком и полностью зависела от нее, — неужели и эта девочка когда-нибудь станет для нее чужой? Я видела тебя, видела твое изображение на экране, как ты шевелишь своими ручками и ножками. Мне не важно, что ты девочка, а не мальчик. Совсем не важно. Главное, чтобы ты была здорова.
Наоми почувствовала легчайшее движение внутри, как будто ребенок показал, что слышит и понимает ее. Хотя конечно же это было только ее воображение.
— Джон, — прошептала она. — Не позволяй всему этому взять над нами верх. Разрушить нас. Наш ребенок…
Зазвонил телефон.
Джон прижал ее к себе.
— Мы должны быть сильными, милая. Ты и я. Построить стену, помнишь? Вокруг того, что нам дорого. Я люблю тебя больше всего на свете. Пожалуйста, не обращай внимания на телефон. Я тебя очень прошу. Выключи эту чертову штуку, всего на десять минут. Мне никак нельзя опаздывать на собрание. Сейчас это самое важное, важнее, чем любое интервью.
Наоми выключила телефон. Джон принял душ, побрился, поцеловал жену в щеку, схватил ключи от машины и сумку с ноутбуком и выскочил из дома.
Утренняя газета лежала там, где бросил ее почтальон, — на мокрой от росы лужайке. Джон поднял ее, развернул и взглянул на первую полосу. Прямо на него смотрела фотография женщины. Очень знакомое лицо. Очень. Красивая женщина, крупный план, в поднятых на лоб солнечных очках. Уверенное лицо — этакая богатая стерва, у которой есть абсолютно все в жизни. Внезапно он понял, почему она кажется ему такой знакомой.
Это была Наоми.
Над ее снимком располагалась его собственная фотография, в два раза больше. Лицо на фоне спирали ДНК.
Эту газету он получал каждое утро. USA Today. Заголовок на той же полосе гласил:
«У НАС БУДЕТ РЕБЕНОК НА ЗАКАЗ», — УТВЕРЖДАЕТ ПРОФЕССОР ИЗ ЛОС-АНДЖЕЛЕСА.
26
У входа в университет были припаркованы четыре фургона с символикой крупнейших телевизионных каналов. Джон подошел ближе. Он уже почти опаздывал на собрание. Рядом с фургонами толпились журналисты — некоторые с камерами, некоторые держали в руках микрофоны. Он услышал, как кто-то назвал его имя. Потом еще раз, уже громче.
— Доктор Клаэссон?
— Это точно он? — произнес другой голос.
— Это доктор Клаэссон!
Невысокая темноволосая женщина с симпатичным, но жестким лицом, показавшаяся Джону смутно знакомой, протянула в его сторону микрофон. Он тут же понял, где ее видел — в новостях на каком-то канале.
— Доктор Клаэссон, скажите, пожалуйста, почему вы с женой решились на «ребенка на заказ»?
В лицо ему уткнулся другой микрофон.
— Доктор Клаэссон, когда должен родиться ваш малыш?
Третий микрофон.
— Доктор Клаэссон, вы подтверждаете, что вы и ваша жена выбрали пол ребенка заранее?
Джон протиснулся между репортерами. Внутри у него все клокотало, но ответил он неожиданно вежливо:
— Прошу прощения, это личное дело. Боюсь, мне нечего сказать.
Когда закрылись двери лифта, он ощутил мгновенное облегчение. Тело тут же начала бить дрожь.
Мы все еще сохраняем большинство примитивных инстинктов, взбудораженно подумал Джон, с десятиминутным опозданием входя в зал. Прежде чем человек научился говорить, он полагался на свои глаза, изучал язык тела. Позы людей, то, как они сидят, положение рук и ног, движение глаз могут рассказать буквально обо всем.
Джону показалось, что в комнате как будто что-то не в порядке. Десять его коллег, рядом с которыми он проработал два с половиной года и которых хорошо знал — или думал, что знает, — этим утром вели себя несколько странно. Джон почувствовал себя незваным гостем, проникшим на вечеринку в закрытый клуб.
Он пробормотал извинения, уселся за стол, достал из сумки ноутбук, а из кармана «блэкберри» и положил их перед собой. Все остальные молча ждали, когда он устроится. Меньше всего на свете Джону хотелось сейчас быть на этом собрании. Он мечтал добраться до кабинета, закрыть дверь и дозвониться до журналистки.
Салли Кимберли.
Я обязательно ей позвоню. Мы должны непременно встретиться и пообедать вместе.
Он был просто вне себя от гнева.
Не для записи. Это было не для записи, черт ее раздери! Она не имела права публиковать то, что он ей рассказал. Ни единого слова!
— Джон, с тобой все в порядке? — спросил Сол Харанчек. Как все южане, он говорил немного в нос. Сол был родом из Филадельфии.
Джон молча кивнул.
Девять пар глаз с сомнением уставились на него, но никаких комментариев, однако, не последовало. Собрание пошло своим ходом. Начали с обсуждения учебного плана, потом, что стало уже нормой за последние несколько месяцев, разговор перешел к более насущным проблемам. Волновало всех одно: судьба отдела вообще и судьба каждого из них в частности. Что будет в конце следующего года? В штате состоял один только Сол Харанчек. Будущее остальных представлялось туманным. Ни правительство, ни научно-исследовательские институты, ни благотворительные фонды, ни другие университеты, в которые они обращались, пока не высказали заинтересованности в проекте.
Джон в беседе не участвовал. Учитывая заголовки сегодняшних газет и выражение лиц его коллег, он вообще сомневался, что сможет остаться в науке.
Будущее его семьи было, кажется, еще более неопределенным.
В половине десятого Джон не выдержал. Он сунул в карман телефон, схватил ноутбук, сумку и встал:
— Прошу меня извинить. Я… у меня…
Не закончив фразу, он вылетел из конференц-зала.
Джон шел по коридору. Слезы вскипали на глазах, и он сдерживался изо всех сил. Оставалось только надеяться, что ему не встретится кто-нибудь из студентов. Дойдя, наконец, до кабинета, он открыл дверь, вошел и захлопнул ее за собой.
На столе лежала куча непрочитанных писем. На автоответчике было тридцать одно новое сообщение.
Господи.
И пятьдесят семь новых электронных писем.
Зазвонил телефон. Наоми. Голос ее дрожал от ярости.
