Если я убью Джоанну и сбегу вместе с Луэлин, Марка еще смогут спасти. Если откажусь, мы останемся в подземелье в качестве заложников и Марк умрет.
— Лэйси, что ты делаешь? — прошептал он.
Я на него даже не посмотрела. Жребий брошен. Надо просто сделать это и забыть обо всем. Я решительным шагом приблизилась к Джоанне, встала на колени и взяла ее за волосы. От страха она не могла даже закричать.
— Лэйси, не смей!
Мне пришлось обернуться. Он умирал прямо на глазах. Лицо его осунулось, тело словно высохло.
— Я не смогу жить, если ты умрешь.
Вот что я сказала сквозь слезы, но вряд ли он меня услышал.
Просто сделай это!
Я отстранилась, удерживая голову Джоанны на расстоянии вытянутой руки. Покрепче взялась за рукоятку и опустила лезвие. Как только оно соприкоснулось с плотью, я закрыла глаза, стиснула зубы и что было силы полоснула.
К своду взмыли сразу три крика. Но только не мой. Мне не хватило бы ни сил, ни дыхания. Боль, словно набивавшая татуировку у меня в голове, была слишком острой, и я думала только о том, как ее пережить. Я выпустила волосы Джоанны, и она отскочила, вся забрызганная кровью. Моей кровью. Я переложила нож в левую руку и прижала лезвие, сверкающее алым, к правому запястью.
— Я это сделаю, — сказала я.
Луэлин бежала ко мне, но вдруг застыла и уставилась на фонтан крови, бьющий из левого запястья. Я вскрыла артерию вертикально, как и подобает решительно настроенным самоубийцам. Прошло всего несколько секунд, а меня уже начала бить дрожь.
— Как ты думаешь, сколько нужно времени, чтобы истечь кровью? Десять минут? Двадцать?
Она все так же смотрела на меня. Молча.
— Тик-так, — сказала я.
На какой-то миг мне показалось, что она рассвирепела. Потом ее передернуло, словно от гадливости. И наконец на самом миловидном личике в мире расплылась улыбка. Она присела, а когда встала, в руке у нее вместо пистолета было что-то вроде полотенца. Она аккуратно обернула мне запястье. Давление ткани слегка приглушило боль. Двигаться я все еще не отваживалась. И только смотрела, как она вынимает из кармана Джосбери рацию и протягивает ее мне. Глаза Марка были по-прежнему открыты. На левой щеке что-то блестело. Как алмаз. Как слеза.
Держись, Марк, ты только держись!
Я думала, что она убежит. Не верила, что она сдастся. Но она спокойно уселась рядом с Джосбери.
— Я люблю тебя, — сказала я, прежде чем вызвать подкрепление.
93
Пятница, 9 ноября
В пятницу, девятого ноября, через сто с лишним лет после того, как Мэри Келли измельчили в фарш в съемной клетушке на Дорсет-стрит, я стояла в очереди вдоль ярко освещенного коридора с желтыми стенами. Мы все приехали сюда издалека и прождали невыносимо долго. Мои товарищи по несчастью, похоже, были людьми привыкшими. Я — нет.
Я впервые навещала кого-то в тюрьме.
Из катакомб меня вынесли пять недель назад. За это время девушка, похитившая Джоанну Гроувс, во всем призналась. В ту ночь, сидя в Льюисхэме, она рассказала Дане Таллок и Нилу Андерсону свою печальную историю. От начала до конца. Как ее в юности, с ножом у горла, изнасиловала компания мальчиков, одурманенных алкоголем, наркотиками и чувством вседозволенности. Она помнила каждую угрозу, каждую издевку, каждое оскорбление — и неумолчный крик сестры. В какой-то момент она всерьез поверила, что умерла, попала в ад и мука будет бесконечной. Ей до сих пор иногда так казалось.
Мне рассказывали, что с допроса сержант Андерсон вернулся бледным как полотно и несколько часов ни с кем не разговаривал.
Подтвердив свой рассказ подробностями, о которых мог знать лишь сам преступник, она без лишних препирательств созналась в убийстве Джеральдины Джонс, Аманды Вестон, Шарлотты Бенн и Карен Кертис. Протокол она подписала как Виктория Луэлин.
Дверь в конце тюремного коридора вела в большую комнату с высоким потолком. До окон не достать, да и все равно они зарешечены. Около двадцати столиков ровными рядами. Люди, стоявшие в очереди передо мной, уже рассаживались на свободные места.
Луэлин рассказала Таллок и Андерсону, что после гибели сестры уехала за границу, там научилась обращаться с холодным и огнестрельным оружием и вернулась через пару лет. У нее не было ни паспорта, ни других документов — никаких удостоверений личности и подтверждений гражданства. Как выяснилось, многие так поступают. Если человек, приехав в Англию, не может доказать, откуда он родом, его не имеют права выслать из страны.
Через пару месяцев ей позволили остаться и выдали разрешение на работу. Она успела побывать в каждом втором доме Западного Лондона, в окрестностях школы имени Святого Джозефа. Кем она только не устраивалась: гувернанткой, горничной, даже сторожила дома в отсутствие хозяев и выгуливала собак. Трудолюбивая, ответственная девушка. Клиенты были довольны. Познакомившись с Самюэлем Купером, она поняла, что он может ей пригодиться, и стала его любовницей, прикормив парня в равной мере наркотиками и сексом.
Я посмотрела на последний ряд столов. Возле самой дальней двери сидела девушка, но не в арестантской робе, а в обычной одежде. Те, кому еще не вынесли приговор, робы не носят. Золотистая краска на ее волосах частично смылась, и я заметила на корнях знакомый цвет — блестяще-коричневый, как ириска. У меня волосы точно такие же. Она не пользовалась косметикой, незачем было. Даже без макияжа она оставалась самой красивой девушкой в мире.
Эта красивая девушка неоднократно подчеркнула, что не выходила со мной на связь с тех пор, как вернулась в Британию, и что я не имела никакого отношения к убийствам и похищению. Она очень боялась, как бы мне не пришлось отвечать за ее поступки.
Увидев меня, она улыбнулась. Я села за стол и оглянулась, но никому не было до нас дела, все говорили о своем.
— Привет, Тик, — сказала она.
Я так давно не слышала этого прозвища. Особенно от девочки, которая сама меня так нарекла, когда пухлые младенческие губки еще не могли выговорить четыре слога моего настоящего имени.
— Привет, Кэти, — ответила я.
94
Какое-то время мы молчали. Потом она коснулась моей руки. Погладила бинт на запястье.
— Ты справишься? — спросила она.
Я пожала плечами.
— Помнишь, я когда-то собиралась научиться играть на пианино? Так вот, об этом придется забыть.
Она отпустила мою руку и снова улыбнулась.
— Извини, я не хотела, — сказала она таким непринужденным тоном, как будто всего лишь поцарапала взятый на время диск.
— Чего не хотела? Убивать этих женщин?
— Господи! Нет, конечно. Об этом я не жалею. — Она возмущенно дернула плечом от абсурдности моего предположения. — Извини, что пыталась заставить тебя убить эту Гроувс. Могла бы и догадаться.
