– Вы не подойдете к телефону? – спросила она удивленно.
– У меня автосекретарь. Если нужно, я потом сам
перезвоню.
Когда Настя шла к Борису Карташову, ей хотелось проверить,
не является ли заболевание Ереминой выдумкой самого художника. Мировая
практика, говорила она себе, знает такие случаи, когда человеку ловко
внушается, что у него нелады с психикой, чтобы использовать это в своих
интересах.
Врач Вику в глаза не видел, практически все, что мы знаем о
болезни девушки, мы знаем со слов Карташова. А если он лжет? Правда, существуют
показания Ольги Колобовой, подруги по детдому, о том, что она разговаривала с
Викой об ее украденном сне, и та якобы не выразила удивления и ничего не
отрицала. Но ведь и Колобова может лгать, сговорившись с Борисом. Зачем? Ну,
мало ли зачем. Они вместе решили избавиться от Вики и соорудили эту
психиатрическую балладу. Мотив? Пока неясен, но ведь версию еще не начали
отрабатывать. Может, и есть такой мотив, может быть, он даже лежит на
поверхности, просто его никто не искал.
Чтобы проверить эту версию, нужно было попытаться обнаружить
противоречия или хотя бы несостыковки в показаниях Карташова, Лели Колобовой и
врача-психиатра Масленникова. Теперь добавился еще один потенциальный свидетель
– знакомый Бориса, порекомендовавший ему врача. Должен же был Борис как-то
объяснить ему, зачем нужен психиатр.
Вместе с тем затеплилась надежда еще на одну версию.
– Когда вы уезжали в Орел, вы подключали автосекретарь?
– Обязательно. Я – художник на вольных хлебах,
заказчики обращаются непосредственно ко мне. Если я буду пропускать телефонные
звонки, то могу потерять хорошие заказы.
– Значит, вернувшись из поездки, вы прослушали все
записи за десять дней?
– Да, разумеется.
– И там не было никакого сообщения от Вики?
– Нет. Я уверен, что, если бы она собиралась уезжать
надолго, она обязательно предупредила бы меня. Я ведь говорил вам, она очень
дорожила чувством, что о ней кто-то беспокоится, что хоть кому-то
небезразлично, где она и что с ней. В ее детстве этого не было.
– Что стало с той кассетой? Вы ее стерли?
Настя была совершенно уверена, что услышит утвердительный
ответ, и спрашивала только для проформы.
– В ящике лежит. Я кассеты не стираю, мало ли что может
потом пригодиться.
– Например, что?
– Ну, в прошлом году был случай: мне позвонили из
какого-то заштатного издательства, предложили оформить сборник анекдотов,
оставили адрес и телефон. Меня дома не было, когда они звонили. Я им
перезванивать не стал, иллюстрировать анекдоты – не мой профиль, к тому же в
тот момент у меня было несколько заказов, так что без работы я не сидел. А
вскоре мой приятель-карикатурист пожаловался на отсутствие денег, и я припомнил
тот звонок. Нашел запись на кассете, дал ему координаты издательства – и все
довольны.
– Значит, кассета с записью звонков, поступивших за
время вашего пребывания в Орле, сохранилась?
– Да.
– Давайте послушаем, – предложила Настя.
Лицо Карташова напряглось. Или ей показалось?
– Вы мне не верите? Честное слово, там нет сообщения от
Вики. Я вам клянусь.
– Прошу вас, – жестко сказала Настя. Хозяин мгновенно
перестал ей нравиться, и она приготовилась к атаке. – Давайте все-таки
послушаем.
Они вошли в комнату, и Борис сразу же достал из ящика стола
кассету.
Включив воспроизведение, он протянул Насте один из рисунков,
лежащих в папке на столе.
– Вот, посмотрите. Это сон, который снился Вике.
Настя разглядывала рисунок, одновременно прислушиваясь к
голосам, доносящимся из магнитофона.
«Борька, не забудь, что второго ноября у Лысакова
сорокалетие. Если ты его не поздравишь, он смертельно обидится…»
«Борис Григорьевич, здравствуйте, это Князев. Свяжитесь со
мной, пожалуйста, когда вернетесь. Надо внести небольшие изменения в эскиз
обложки…»
«Сукин ты сын, Карташов! Где коньяк, который ты мне
проиграл?..»
«Боря, не сердись. Я не права, признаю. Извини меня…»
– Кто это? – быстро спросила Настя, нажимая кнопку
«стоп».
– Леля Колобова, – неохотно ответил Карташов.
– Вы с ней поссорились?
– Как вам сказать… Это старая история, иногда дающая
рецидив. К Вике она отношения не имеет. Это связано с мужем Лели.
– Мне нужно знать, – настойчиво сказала Настя.
– Ну хорошо, – он вздохнул. – Когда Леля познакомилась
со своим будущим мужем, я сразу сказал ей, что он ни одной юбки мимо не
пропустит.
Когда после свадьбы Леля стала ловить его на изменах, она
очень страдала. А я, как дурак, хотя и знаю, что нельзя вмешиваться в чужую
жизнь, все-таки лез к ней с советами бросить его. На мой взгляд, дрянной он
мужичонка, и Лельку мне было жалко. Но она воспринимала мои слова очень
болезненно, и выражалось это в том, что в ответ на предложение оставить мужа ей
хотелось сказать мне что-нибудь оскорбительное. Например, что так рассуждать
может только импотент или гомосексуалист, или что я просто завидую тому, что у
ее мужа есть жена и семья, или еще что-нибудь такое же глупое. Все такие
разговоры у нас кончались ссорами, потом мы мирились, конечно.
– И что же она вам сказала в последний раз? За что
просила прощения?
– Она сказала, что ее муж хоть и бабник, но старается
по возможности скрыть это от нее, и это гораздо приличнее, чем поведение Вики,
которая открыто шляется напропалую и не считает нужным этого стесняться.
– И это она о близкой подруге так сказала? – изумилась
Настя.
Карташов пожал плечами.
– Женщины… – неопределенно ответил он. – Кто их
разберет? Давайте слушать дальше.
«Борис, это я, Олег. Мы с ребятами планируем на Новый год
ехать в Вороново. Если хочешь присоединиться, дай знать до десятого ноября, там
места нужно заказывать заранее…»
«Борька, я оставил у тебя в квартире спичечный коробок, на
котором записан очень нужный телефон. Если найдешь, не выбрасывай…»
«Боря, я очень по тебе скучаю. Целую тебя, милый…»
– А это кто? – Настя остановила пленку.
– Знакомая. – Карташов вызывающе посмотрел на нее,
ожидая дальнейших вопросов и заранее готовясь ощетиниться.
– Но это точно не Вика?
– Это не Вика. Если вы мне не верите, я поставлю вам
другие кассеты, где есть ее голос.
– Я вам верю, – неискренне сказала Настя, запуская
кассету дальше.
Звонки от заказчиков, от приятелей, от родителей Бориса, от
женщин…
