– Не понимаю я, как ты живешь, Настасья. Я уже час
назад встал, с Кириллом погулял, зарядку на улице сделал, сейчас я бодр и свеж,
а ты дрыхнешь. Ты правда, что ли, еще спала?
– Конечно, правда.
– Ну тогда извини. Ты вполне проснулась? Информацию
воспринимаешь?
– Валяй.
Настя приподнялась на локте, улеглась поудобнее и поставила
телефонный аппарат себе на грудь.
– Значит, первое. Передача «Свободная рулежка» по
четвертому каналу шла 22 октября в 21.15, окончилась в 21.45. Второе. Мать
Виктории Ереминой действительно была алкоголичкой, но Вику в дом ребенка отдали
не потому, что мать направили на лечение, а потому, что она получила срок по
статье сто третьей за умышленное убийство. Правда, по суду ей назначили
принудительное лечение от алкоголизма. Умерла она и в самом деле от отравления
денатуратом, но не в профилактории, а в колонии строгого режима.
– Почему строгого режима? Это была не первая ее
судимость?
– Вторая. Первый раз она отбывала срок за кражу. Вика,
кстати, родилась во время первой отсидки. В детдоме уже почти весь персонал
поменялся, но одна воспитательница работает там давно. Она утверждает, что Вике
не говорили правду, чтобы не травмировать. Хватит с нее и того, что мать больна
алкоголизмом. Да и смерть страшная. Теперь третье, самое плохое.
Готова?
– Готова.
– Валентин Петрович Косарь, обладатель широких
знакомств в медицинском мире, умер.
– Когда!
– Крепись, Настасья, похоже, мы с тобой вляпались в
какое-то болото.
Косарь насмерть сбит машиной. Ни очевидцев, ни информации –
ничего. Тело лежало на дороге, обнаружено проезжавшим мимо водителем. Дело
находится в производстве в Юго-Западном округе. Деталей пока не знаю, собираюсь
сегодня к ним наведаться.
– Подожди, Андрюша, подожди, – Настя болезненно
поморщилась и прижала свободную ладонь к виску. – У меня в голове полная каша,
ничего не соображаю. Когда погиб Косарь?
– Двадцать пятого октября.
– Мне надо подумать. Ты двигай на Юго-Запад, а я пойду
на работу, доложусь Колобку, потом съезжу к Ольшанскому. Встретимся с тобой
часа в два. Годится?
– Где?
– Ты, как я понимаю, хочешь днем Кирилла покормить.
– Ну… хотелось бы, конечно.
– В половине второго подбери меня возле метро
«Чеховская», поедем к тебе домой, ты покормишь пса, а потом пойдем с ним
погуляем. Знаешь, мне кажется, мы с тобой как-то бестолково мечемся, толкаемся
в разные двери, сами не понимая, что хотим найти. Хватит скакать, пора сесть и
подумать.
Ты согласен?
– Тебе виднее, это про тебя говорят, что ты компьютер,
а не про меня.
Я при тебе вроде мальчика на побегушках до сих пор был.
– Ты что? – испугалась Настя. – Ты обижаешься на меня?
Андрей, миленький, если я что-то не так сказала…
– Да брось ты, Настасья, тебе уж и слова сказать
нельзя. У тебя по утрам чувство юмора долго спит: ты уже проснулась, а оно еще
нет. В час тридцать, метро «Чеховская». Привет.
Настя поставила телефон на место и вяло, еле волоча ноги,
побрела в ванную. На душе у нее было слякотно. Обнаруженное несколько дней
назад «кое-что» с каждым днем вырастало и крепло, и что с ним делать, она не
знала.
С каждым днем Виктор Алексеевич Гордеев становился все
мрачнее. Его обычно круглое лицо осунулось и посерело, движения становились
медленнее, голос – суше. Все чаще, слушая собеседника, он произносил «ну да, ну
да», и это означало, что он опять не слушает, что ему говорят, а думает о
чем-то своем.
Проводя утреннюю оперативку, он плохо слышал сам себя,
вглядываясь в который раз в лица своих подчиненных и думая: «Этот? Или этот?
Или вон тот? Кто из них?»
Ему казалось, что он знает, кто из оперативников связан с
преступным миром, но верить в это не хотелось. В то же время если это не он, не
тот, на кого он думает, значит, кто-то другой, и от этого не легче. Гордеев ко
всем относился одинаково, и кто бы ни оказался предателем – будет одинаково
больно. Его раздирали противоречивые желания: с одной стороны, ему хотелось
поделиться с Каменской своими подозрениями, но, с другой стороны, он считал,
что втягивать ее не нужно. Конечно, Настасья умница, наблюдательная, с хорошей
памятью и четким мышлением, с ней вместе легче было бы разобраться. И в то же
время Виктор Алексеевич знал, как трудно будет ей, скажи он о своих
подозрениях, разговаривать с этим человеком, работать с ним, обсуждать любые,
даже не служебные вопросы. Кроме того, она может выдать себя и насторожить
того, кто пока уверен в своей безопасности.
Во время совещания он не спрашивал Настю о ходе работы по
убийству Ереминой. Она поняла правильно и, вернувшись к себе в кабинет,
терпеливо ждала вызова начальника. Не прошло и десяти минут, как Гордеев
позвонил ей по внутреннему телефону с одним коротким словом: «Зайди».
– Виктор Алексеевич, пусть Миша Доценко побеседует с
этим человеком, – Настя протянула Гордееву листок, на котором были записаны
координаты Солодовникова и вопросы, требующие как можно более точного ответа.
Миша Доценко так искусно умел «работать» с памятью людей, пробуждая
ассоциативные связи, что с его помощью порой человек вспоминал до малейших
деталей и с точностью до минуты события, давно минувшие. Настя очень надеялась,
что Мише удастся установить время, когда Солодовников звонил своему приятелю по
институту Борису Карташову. Это поможет более точно очертить временной
интервал, в котором раздался тот исчезнувший с кассеты звонок.
– Хорошо. Что еще?
– Еще нужно повторно допросить врача-психиатра, у
которого консультировался Карташов. Это я должна сделать сама.
– Почему?
– Потому что я разговаривала с Карташовым, хорошо помню
все детали беседы и, чтобы выявить противоречия в показаниях, с врачом должна
разговаривать тоже я. Во всяком случае, то, что мне поведал Карташов, довольно
сильно отличается от того, что записано в протоколе допроса доктора
Масленникова.
– Ты так серьезно подозреваешь этого художника?
– Очень серьезно. К тому же эта версия ничем не хуже
других. На проверку двух первых ушли три недели. Я согласна, те две версии были
самые трудоемкие. По данным ОВИРа, никто из иностранных клиентов Ереминой в
конце октября в Москве не был, за исключением того последнего голландца, но
Ольшанский доверяет его алиби. Немотивированные действия в состоянии острого психоза
до конца проверить все равно невозможно. Все, что было в наших силах, мы
сделали. Остается ждать, что случайно выплывет какая-нибудь информация, но
ждать этого можно до самой пенсии. А вот история с болезнью Ереминой кажется
мне подозрительной. Виктор Алексеевич, у меня есть основания думать, что она не
была больна и ее украденный сон – сказка про белого бычка.
