Итак, Василий Колобов. При повторной беседе факт избиения
отрицал категорически, ссылаясь на падение с лестницы в пьяном виде. Его жена,
однако, столь же категорически утверждала, что ее мужа избили, мотивируя свою
уверенность тем, что когда он в тот день пришел домой, то лег на кровать, руки
к животу прижал, согнулся пополам и пробормотал: «Сволочи. Подонки». Упрямого
Колобова пытались «продавить» все по очереди, включая стажера и Настю, но
результата это не дало. Упал, и все тут. Только время потеряли. Однако при этом
заметили, что чем упорнее отрицал Василий, что его избили, тем болезненнее
реагировал на любое упоминание о подруге своей жены Вике. В конце концов решили
проверить, не связан ли был женолюбивый продавец импортных сигарет с Викой
амурными делами, о которых никто не знал. Может бить, в этом деле все куда
проще и мотивом убийства явилась ревность? Как версия – вполне годилось. И
тогда телефонный звонок мог быть сообщением от Вики о том, что она уезжает
куда-нибудь с Василием. Судя по тому, что они узнали о характере девушки, она
бы не постеснялась сказать об этом Борису. После убийства, совершенного, вполне
вероятно, Колобовым, Борис и Ольга принимают решение не выдавать убийцу.
Мало ли по каким причинам… К тому же со смертью Вики
решались сами собой их личные проблемы, слабохарактерному Борису не нужно
больше думать о том, как расстаться с Ереминой, а Леля получала реальный шанс
на нормальную семейную жизнь с художником. Тем более оба они очень хотели иметь
детей. В этом уравнении стертая запись на кассете оказывалась к месту, но при
чем тут избиение Колобова? А может, ни при чем? Оно вообще не имеет к убийству
никакого отношения, и не надо пытаться искусственно впрячь в одну упряжку «коня
и трепетную лань»?..
… – Вы раньше не бывали в Риме? – послышался справа от нее
приятный голос, говоривший по-английски с сильным акцентом. Настя повернула
голову к молодому человеку в белом свитере, сидящему через проход. Он с улыбкой
смотрел на лежащий у нее на коленях мишленовский путеводитель по Риму, который
она откопала в квартире родителей. Этот путеводитель Надежда Ростиславовна
привезла из своей первой поездки в Италию много лет назад.
Настя по акценту безошибочно угадала в юноше итальянца. Она
с трудом преодолела искушение ответить ему по-английски. «Нельзя же тянуть до
бесконечности, – подумала она. – Все равно придется пользоваться итальянским,
так уж лучше начать сейчас». В английском и французском она чувствовала себя
уверенно, часто ими пользовалась, много переводила, особенно во время отпусков,
чтобы заткнуть дыры в бюджете. А итальянский язык, которым она неплохо владела
в детстве благодаря настойчивости матери, давно лежал, как она сама выражалась,
в дальнем ящике стола без активного употребления, и Настя побаивалась говорить
на нем. Но все-таки решилась.
– Вы можете говорить по-итальянски, – произнесла она,
перебарывая смущение и тщательно следя за произношением. – Только не быстро.
Юноша понимающе улыбнулся и с явным удовольствием перешел на
родной язык. Они проболтали минут двадцать, когда в салон с сигаретой в руках
вошел руководитель делегации Якимов. Он занял сиденье прямо перед Настей,
щелкнул зажигалкой, выпустил дым и повернулся к ней, слегка перегнувшись через
подлокотник кресла.
– От коллектива отрываешься, Каменская? – шутливо
сказал он. – Уже и поклонника себе нашла. Смотри у меня, чтоб без глупостей.
Якимов ей нравился. В нем не было диктаторских замашек и
надменного превосходства человека, много бывавшего за границей, над рядовыми
совгражданами, которые, впервые оказавшись за рубежом, не знают обычно, как
ступить и что сказать. Он охотно делился опытом, подробно отвечал на все
вопросы и давал очень ценные советы, которые Настя, побывавшая в Швеции в
гостях у матери, признала правильными и своевременными.
– Какой у нас будет распорядок? – спросила она у
Якимова.
– С десяти до шести нами будут заниматься итальянские
коллеги, после шести – развлекаем сами себя. Среда и суббота – свободные дни,
можно побегать по магазинам, если захочешь. Что конкретно тебя интересует?
– Я хочу встретиться с матерью. Она обещала приехать в Рим
в четверг.
– Нет проблем. После шести часов ты сама себе хозяйка,
с моей стороны никаких возражений нет. На всякий случай имей в виду, двое из
нашей делегации уже пронюхали, что ты знаешь языки, и собираются на правах
старших по званию запрячь тебя в магазинные мероприятия. Так что, если хочешь
получить свободу, ставь меня в известность – я их постараюсь придержать.
Якимов потушил сигарету и ушел в передний салон, где сидел
вместе с остальными членами делегации: двумя генералами (один из министерства,
другой из ГУВД Москвы), начальником одного из московских окружных управлений
внутренних дел и двумя сотрудниками Главного управления уголовного розыска.
– Никогда бы не подумал, что вы русская. Я был уверен,
что вы англичанка, – раздался голос юноши в белом свитере.
Настя усмехнулась про себя. Немудрено, что он принял ее за
англичанку: худощавая, белесая, невзрачная, с тонкими чертами невыразительного
и оттого, наверное, холодного лица, она и впрямь казалась типичной старой девой
из английского классического романа. Во всяком случае, ее внешность не имела
ничего общего с расхожим представлением о русской красавице.
– Вы хотите сказать, что у меня типично английская
внешность?
– Нет, вы говорите по-итальянски с английским акцентом.
– Да ну? – изумилась Настя. – Никогда бы не подумала.
Она решила повнимательнее прислушаться к речи своего
общительного собеседника и постараться говорить так же, как он. Слух у нее был
превосходный, к иностранным языкам мать приучила ее с раннего детства, поэтому
борьба с английским акцентом успешно завершилась как раз к моменту посадки.
Молодой итальянец по достоинству оценил Настины лингвистические усилия и на
прощанье сказал:
– Теперь вы говорите, как итальянка, которая слишком
долго жила во Франции.
Они дружно расхохотались.
– У меня появился другой акцент?
– С акцентом все в порядке, но вы начали строить фразы,
как француженка.
Их поселили в маленькой тихой католической гостинице,
стоящей на холме, неподалеку от российского посольства. Настя обрадовалась,
узнав, что от гостиницы до собора Святого Петра можно было дойти пешком за
двадцать минут.
Якимов не обманул. В шесть вечера у итальянцев заканчивался
рабочий день, и российская делегация оказывалась предоставленной сама себе.
Ничего похожего на русское гостеприимство здесь не наблюдалось: за шесть дней –
одна экскурсия по городу и один ленч с представителями министерства. Они
знакомились с работой служб и подразделений полиции, задавали вопросы, смотрели
учебные фильмы. Ни о каких мероприятиях после рабочего дня и речи не было.
Настю это вполне устраивало. После обеда в гостинице в семь
часов она переодевалась, меняла юбку на джинсы, а туфли – на привычные любимые
кроссовки и, накинув кожаную куртку, в кармане которой лежал путеводитель,
отправлялась гулять. В среду, когда у них был свободный день, Настя сорвалась
из гостиницы сразу после завтрака, который накрывали в половине восьмого. Она
никому, кроме Якимова, не сказала о своих планах и постаралась улизнуть
незаметно от других, пока никто не попросил ее помочь с покупками, так как ни
английского, ни тем более итальянского не знал ни один человек, кроме нее самой
и руководителя. План ее вполне удался, и Настя целый день бродила по городу,
разглядывая дома и скульптуры, лавируя в беспрерывном потоке машин и не
переставая удивляться тому, насколько внимательно и уважительно относятся
водители к пешеходам. Декабрьское солнце было еще очень теплым, но, несмотря на
семнадцать градусов выше нуля, многие женщины шли по улицам в распахнутых
шубках из песца и норки.
