– Как ты думаешь, мама, – задумчиво спросила Настя, –
этот Бризак не может быть русским эмигрантом?
– Маловероятно, – категорически возразила Надежда
Ростиславовна, рассеянно листавшая один из купленных дочерью романов. – Он
владеет французским, как француз. Достаточно прочитать два-три абзаца, чтобы в
этом убедиться. Впрочем, – добавила она, пробежав глазами открытую наугад
страницу, – язык у него хороший, острый, диалоги живые, сравнения интересные…
Может быть, он и в самом деле неплохой писатель. Но он настоящий француз,
никаких сомнений быть не может.
На следующий день Настя вместе с делегацией улетела в
Москву. В самолете она читала «Сонату смерти», надеясь найти в ней хоть
какую-нибудь подсказку, хоть крошечный намек на разгадку невероятного
совпадения рисунка на обложке и рисунка, сделанного Борисом Карташовым со слов
погибшей Ереминой. Как бы там ни было, в одном Настя теперь была уверена: Вика
не была психически больна. Она действительно могла слышать по радио описание
своего сна: многие западные радиостанции, вещающие на русском языке, передают
отрывки из новых литературных произведений. Идея воздействия по радио не была
плодом больного воображения. Но как же могло случиться, что совпали оба рисунка?
Совпали до мелочей, до светло-зеленого цвета, которым нарисован скрипичный
ключ?
Есть, конечно, самое простое объяснение, которое лежит на
поверхности: Вика слышит по радио отрывок из «Сонаты смерти», Настя даже точно
знает, какой именно эпизод она могла слышать. Потом пересказывает его в деталях
Борису, который и рисует, сообразуясь с ее словами. Если ей и снился раньше
какой-то кошмар, он мог быть лишь отдаленно, а то и вовсе не похож на то, что
написано в «Сонате» и что оказалось потом на рисунке Карташова. Просто у Вики
что-то нарушилось в голове, и ей показалось, что… Но тогда придется признать,
что она была больна. Нет, опять не складывается, опять тупик…
Если еще вчера дело об убийстве Ереминой страдало
отсутствием информации, то сегодня оно в мгновение ока стало невероятно
запутанным.
Глава 7
– Придется опять начинать все с самого начала, –
удрученно сказала Настя, глядя на Чернышева, Морозова и стажера Мещеринова.
– В пятый раз? – саркастически спросил Андрей,
закидывая ногу на ногу и усаживаясь поудобнее.
Они сидели дома у Насти. Был вечер воскресенья, она
обзвонила коллег, едва переступив порог, и попросила их срочно приехать. В
прихожей до сих пор стояла неразобранная сумка с вещами, через которую
приходилось перешагивать, чтобы пройти в кухню. Почему-то никому, в том числе и
самой Насте, не пришло в голову отодвинуть ее в более удобное место.
– А хоть бы и в пятый, – резко ответила Настя. –
Двигаться будем с двух разных концов. На этот раз, я думаю, мы до чего-нибудь
доберемся.
Олег, завтра с утра поедете в архив и найдете уголовное дело
по обвинению Ереминой-старшей в убийстве. Андрей с Женей начнут поиски в
редакционно-издательском мире, отталкиваясь от связей Валентина Косаря.
– А ты будешь осуществлять общее идеологическое
руководство? – зло поддел ее Морозов, даже не пытавшийся скрыть неудовольствие
от того, что его выдернули из дома в воскресный вечер.
Настя, прекрасно понимавшая его настроение, решила не
поддаваться на мелкую провокацию.
– Я буду читать нетленные творения Бризака, – спокойно
ответила она, – потому что никто из вас сделать этого не сможет. Ты
удовлетворен?
– У меня на завтра другие планы, – продолжал
препираться Морозов. – Думаешь, кроме этого убийства столетней давности, на мне
других забот нет? Это вы там, на Петровке, милицейская элита, берете одно дело
из ста и наваливаетесь всем скопом, а остальные девяносто девять дел повисают у
нас на территории.
– Да ладно тебе, Женя, – примирительно произнес
Чернышев, – раз уж нам начальство велело работать в группе с Анастасией, чего
теперь волосы на себе рвать. Кончай бухтеть.
– Но я в самом деле завтра не могу.
Морозов явно нервничал, и Насте на какое-то мгновение стало
даже жалко его. У него могут быть действительно важные встречи, которые нельзя
отменить и на которых, может быть, что-то решается в его служебных делах или
даже в жизни.
– Что ж поделать, – вздохнула она, – не можешь – так не
можешь. Подключишься во вторник. Идет?
Морозов с облегчением кивнул и сразу повеселел.
– А можно мне вместо архива работать с Андреем? – подал
голос стажер, до этого молча сидевший в кресле у самого окна, где было ужасно
холодно, потому что из-под неплотно прилегающей к косяку балконной двери
постоянно струился морозный воздух.
– Нет, – категорически отрезала Настя. – Вы будете
заниматься архивом.
– Ну пожалуйста, Анастасия Павловна, – умоляюще заныл
Олег. – Ну чему я научусь в архиве-то? Вот живое дело…
– Вы научитесь читать уголовные дела, – жестко сказала
она, подавляя в себе нарастающее раздражение. – Если вы, Олег, думаете, что это
просто, то, смею вас уверить, вы жестоко ошибаетесь. Вы когда-нибудь видели
уголовное дело, переданное в суд?
Мещеринов хмуро молчал.
– Дело, переданное в суд, не имеет ничего общего с теми
материалами, которые лежат в папке у следователя, пока идет расследование. То
есть материалы, конечно, те же самые, но если у следователя они лежат, как
правило, в хронологическом порядке и вам легко проследить, что было сначала,
что – потом, то в сшитом деле, особенно если обвиняемых несколько, да еще, не
дай Бог, они ухитрились совершить не одно, а несколько преступлений, сам черт
ногу сломит. Следователь может скомпоновать дело по лицам, тогда материалы,
касающиеся каждого обвиняемого, идут в основном подряд, но чтобы понять роль соучастников
в эпизоде, приходится лазить по всем томам. А бывает, что дело скомпоновано по
эпизодам, и тогда приходится долго мучиться, прежде чем поймешь, что же
все-таки совершил интересующий тебя обвиняемый. А уж разобраться, кто какие
показания давал и кто кого пытался «утопить», – для этого надо иметь адское
терпение. Вы никогда не задумывались, почему услуги адвокатов стоят так дорого?
Короче, я прошу извинить меня за то, что устроила тут ликбез. Вам, Олег,
придется поработать с относительно легким делом: один обвиняемый по одному
эпизоду. Но я прошу вас проявить максимум внимания и не полагаться на свою
память, а делать выписки. Не забудьте фамилии тех, кто принимал участие в
расследовании и судебном разбирательстве, их надо тоже записать. И еще. Не сочтите,
что я проявляю недоверие к вам, но хочу предупредить заранее, чтобы не было
потом недоразумений: не вздумайте ограничиться чтением приговора или
обвинительного заключения. Меня интересует не только фабула, а весь ход
расследования, в том числе и показания свидетелей и обвиняемой, особенно если
эти показания менялись в ходе следствия и суда. Вы все поняли?
– Понял, – расстроенно ответил стажер. – Я могу
позвонить от вас? Боюсь, родители вернулись с дачи и беспокоятся, куда я
подевался. Я так поспешно убегал, когда вы меня вызвали, что даже записку не
оставил.
