Дахно оправдывалась, то и дело хватаясь за сердце, принимая
сердечные лекарства, всхлипывая и сморкаясь. Они сидели в просторной, но
неуютной комнате с разнокалиберной мебелью, явно купленной в разное время по
случаю, без единого замысла и стиля. Все стены большой трехкомнатной квартиры
были увешаны охотничьими трофеями и оружием. На пороге двери, ведущей из
комнаты в прихожую, торжественно возлежал огромный чистейших кровей доберман по
кличке Цезарь.
– Постарайтесь успокоиться, Наталья Евгеньевна, – мягко
сказал Ларцев. – Давайте попробуем с самого начала восстановить все, что вы
помните об этом человеке. Не торопитесь, подумайте как следует.
– Зачем вам этот человек? – вдруг с подозрением
спросила Дахно.
– Видите ли, Наталья Евгеньевна, мою дочь похитили, и
похищение организовал именно он.
– Как?! – Дахно опять схватилась за сердце. – Боже мой,
какой ужас, какой ужас, – причитала она, схватившись за голову и раскачиваясь
на стуле. – Это я виновата, дура доверчивая, за деньгами погналась, поверила
подонку…
И все сначала: рыдания, капли, вода, покаянные слова, битье
себя в грудь. Ларцеву стало отчаянно жалко эту немолодую уже женщину, которую
огни большого города сначала привлекли, как глупого мотылька, а потом обожгли.
Девчонка из сибирского заповедника стала задыхаться в огромном каменном,
задымленном и загаженном городе, и единственной ее отдушиной все годы была
охота, как глоток свежести и природной чистоты.
От станции «Университет» к Дахно Ларцев ехал на метро, но при
пересадке на кольцевую линию наблюдатели его потеряли. Наступил «час пик»,
толпы людей врезались друг в друга, толкались, мешали проходу, огибали
многочисленные книжные и газетные лотки, расплодившиеся в тоннелях и переходах.
– Давай быстро назад в МООиР, – скомандовал тот, что
был пониже ростом и постарше. Его напарник, симпатичный темноволосый паренек,
ловко лавируя, вывернулся из толпы и влился во встречный поток, расчищая собой
дорогу для старшего в паре.
Рабочий день закончился, и сотрудница МООиРа, с которой
разговаривал Ларцев, уже ушла. Взяв у дежурного ее адрес, наблюдатели сообщили
о проколе на Петровку, Жерехову, и помчались в Кунцево. Женщину с трудом
уговорили сесть в машину и вернуться на работу. Не скрывая раздражения, она
открыла сейф и швырнула на стол учетные карточки.
У нее были свои, вполне определенные планы на этот вечер, и
странные милиционеры, бегающие друг за другом, ничего, кроме злости, у нее не
вызывали.
– Он кем-то заинтересовался? – вежливо спросил высокий
паренек, перебирая карточки с фотографиями женщин-охотниц.
– Не знаю. Он ничего не записывал. Только посмотрел, и
все.
– Припомните, пожалуйста, может быть, он чью-то
карточку разглядывал дольше других, что-нибудь спрашивал у вас, уточнял? Нам
важна любая деталь.
– Ничего такого не было. Просто внимательно просмотрел
все карточки, поблагодарил и ушел.
– Так может быть, он не нашел то, что искал? Как вам
показалось?
– Я спросила его, он ответил, что нашел. Вы еще долго
меня будете задерживать?
– Сейчас уйдем, вот адреса только перепишем. Слушай, –
обратился вдруг паренек к тому, кто был постарше, – а ведь большинство этих
женщин работают здесь же, в МООиРе. Если Ларцев не остался здесь и не стал
ничего выяснять, значит, та, кто его интересует, не из их числа. Женщин,
работающих в других местах, совсем немного.
– Уже легче, – обрадовался старший. – Ты молодец,
котелок варит. Быстро составляем список адресов, намечаем план объезда и просим
подмогу у Жерехова.
Первым в план они поставили адрес на Домодедовской улице,
вторым – дом на Люблинской, чтобы отработать южную часть Москвы и двинуться
через центр сначала на восток, потом на север. Адрес Натальи Евгеньевны Дахно в
начале Ленинского проспекта стоял в плане объезда третьим. Было 19 часов 40
минут.
Z К семи часам вечера Сергей Александрович Градов наконец
понял, что дела его совсем плохи. Когда около половины третьего он расстался с
Арсеном и, сидя в баре, попытался привести мысли в относительный порядок, его
вдруг осенило. Произошло какое-то недоразумение! Арсен упомянул Никифорчука, и
Градов так испугался, что совсем потерял способность соображать и тем более
сопротивляться натиску Арсена. Теперь же, припоминая в деталях разговор, он
вспомнил, что Арсен упрекал его в самодеятельности. Что он имел в виду? Никакой
самодеятельности он, Градов, себе не позволял. Это ошибка, досадная ошибка,
которую следовало разъяснить, и Арсен вновь вернется к контракту и доведет дело
до конца. Надо срочно с ним связаться.
Сергей Александрович торопливо вышел из бара, сел в машину и
поехал домой. С домашнего телефона он несколько раз позвонил по условленному
номеру и стал ждать ответного звонка, чтобы договориться о месте и времени
встречи. Но звонка не последовало. Он повторил попытку, но с тем же
результатом. Градов начал нервничать и связался со своим знакомым из
Министерства внутренних дел с просьбой проверить, где и на чье имя установлен
номер интересующего его телефона. Ответ пришел быстро и был обескураживающим:
такой номер ни за кем не зарегистрирован и в течение предыдущих пяти лет
оставался свободным.
Был еще один путь, тот самый, которым он впервые пришел к
Арсену.
Сергей Александрович позвонил человеку, давшему ему первый
выход на контору.
– Петр Николаевич, это Градов говорит, – торопливо
произнес он. – Подскажите, как мне срочно связаться с вашим знакомым.
– Градов? – удивленно пророкотал в трубке бас. – Не
припоминаю. Вы от кого?
– Ну как же, Петр Николаевич, я вам звонил два месяца
назад и вы мне дали телефон для связи с человеком, который может помочь в одном
щекотливом деле. Этот человек мне срочно нужен.
– Не понимаю, о чем вы. Может, вы номером ошиблись?
Градов и не подозревал, что предусмотрительный и осторожный
Арсен немедленно после разговора с ним позвонил Петру Николаевичу и сказал:
– Если ваш протеже посмеет меня искать, объясните ему,
что он не прав.
Сергей Александрович в ужасе подумал, что все пропало. Ему
не найти Арсена. Никогда. Оставалась последняя надежда. Этой последней надеждой
был Фистин.
Сережа Градов рос заласканным и избалованным ребенком. Он искренне
страдал от того, что у всех его друзей отцы постоянные, а у него – приходящий,
да и то в редкие его визиты мать, как правило, отправляла мальчика поиграть во
двор. Отец всегда приходил с подарками, игрушками, гостинцами, мать безумно
любила его и постоянно повторяла: наш папа самый лучший, просто у него есть
другая жена и двое детей, которых он как честный человек не может бросить. Отец
же, в свою очередь, твердил Сереже: сынок, если что – я всегда помогу, я в беде
не брошу, ты можешь на меня рассчитывать, вы с мамой у меня самые любимые.
Много раз Сережа совершал обычные детские и подростковые глупости, но никогда
не бывал за них наказан, наоборот, папа с мамой, испытывая вину перед ребенком
за отсутствие полноценной семьи, сами сглаживали ситуацию и не ругали сына, а
вроде как даже жалели.
