Жена была в восторге. Все шло так, как она себе
представляла, выходя замуж за Аркадия. Родилась девочка.
Но блистательно начавшаяся карьера вдруг застопорилась.
Аркадий периодически напивался и впадал в хандру, слушал грустную музыку и
рассуждал о смысле жизни, греховности и прочей ерунде. Жена стала нервничать,
она ваяла из него дипломата и считала, что он должен работать, угождать нужным
людям, ходить на приемы, а он вместо этого валяет дурака. А потом на одном из
ответственнейших приемов Никифорчук безобразно напился, потерял лицо, говорил
глупости – одним словом, вел себя не правильно. Основной темой его пламенных
пьяных высказываний было то, что, мол, все мы тут сидим сытые и благополучные и
делаем вид, что все в порядке, а на самом деле каждый из нас пришел сюда по
трупам и на каждом лежит грех. В течение суток его отозвали в Москву. Он стал
невыездным, на зарубежных поездках можно было ставить крест, поэтому жена,
долго не раздумывая, забрала дочку и все совместно нажитое и без сожалений
покинула брачное ложе. Шел 1977 год. К 1980 Аркадий допился до увольнения из
Внешторга и с тех пор обретался в издательстве «Прогресс» в качестве
переводчика. Когда в 1981 году родители окончательно вернулись из-за границы,
жизнь его стала совсем невыносимой. На собственную квартиру он заработать не
сумел, поэтому был вынужден ежедневно выслушивать родительские причитания и
упреки. Он терпел сколько мог, потом женился на официантке и ушел жить к ней. С
задушевным другом Сергеем Градовым он виделся за эти годы только один раз, в
1983 году, на встрече выпускников 1973 года, перекинулся с ним парой слов,
обменялся телефоном, помялся и потихонечку покинул праздник. Хвастать ему было
нечем.
По мере появления совместных предприятий дела у Аркадия
пошли чуть получше, его стали приглашать для устного перевода на различных
серьезных и несерьезных переговорах.
В 1991 году его в очередной раз пригласили переводить на
переговорах с каким-то голландским фирмачом. Голландец вмиг положил глаз на
красивую секретаршу Вику, подававшую кофе и напитки, и после окончания
официальной части пригласил ее в ресторан. Заодно позвал и Аркадия, так как объясняться
с девушкой без его помощи не мог. В ресторане все крепко набрались, и фирмач
повез их к себе в гостиницу, в двухкомнатный «люкс».
Пока он развлекался с Викой, Никифорчук успел слегка
вздремнуть на диванчике в соседней комнате. Голландец вышел из спальни с
усталой улыбкой и предложил Аркадию объедки с барского стола. Девушка была
необыкновенно хороша, и Аркадий, кляня себя в душе за слабость и превозмогая
отвращение к самому себе, предложение принял. Вика смутно напоминала ему
кого-то, и он спросил ее фамилию, надеясь вспомнить, где мог с ней встречаться.
Услышав фамилию «Еремина», вздрогнул и помертвел, но тут же
принялся утешать себя тем, что фамилия распространенная и это не более чем
совпадение.
Но отделаться от болезненного интереса к Вике оказалось не
так просто, поэтому Аркадий вызвался отвезти ее из гостиницы домой, зашел к ней
и остался до утра. Посреди ночи она проснулась с криком, вся в поту, в слезах,
вскочила с постели, налила стакан водки, выпила его залпом и рассказала
Никифорчуку про сон, который ее пугает. Потом она рыдала, билась в истерике, ее
рвало, Аркадий вытирал ей слезы и с ужасом думал о том, что это они с Градовым
виноваты в искореженной жизни и поломанной психике девушки. Ему было мучительно
жалко Вику и так же мучительно стыдно. После двадцати лет угрызений это стало
последней каплей.
Наутро он позвонил Градову и стал нести какую-то околесицу о
том, что они-де должны помочь Вике, они виноваты в том, что ее жизнь сломалась,
на них лежит тяжкий грех. Градову удалось на некоторое время успокоить старого
приятеля.
– Какой сейчас из тебя помощник, – ласково уговаривал
Сергей Александрович, – ты же дня прожить не можешь без стакана. Давай мы
сначала тебя в порядок приведем, а потом подумаем, как помочь девочке. Отведу
тебя к своему доктору, он тебе вошьет эспераль, поправишься, вот тогда и будем
решать.
На какое-то время уговоры помогли, но потом Аркадий все чаще
стал звонить Градову по ночам с бредовыми идеями наложить на себя руки и
написать покаянное письмо, или пойти к священнику исповедаться, или признаться
во всем Вике и вымолить у нее прощение. Градов понял, что Никифорчук становится
опасен. И решение Сергей Александрович принял, как обычно, грубое и
радикальное.
– Ну, как она? – тихонько спросил Арсен, зябко
поеживаясь и согревая дыханием замерзшие руки.
В комнате был полумрак, тихо жужжал электрокардиограф,
самописцы вычерчивали загадочные кривые, в которых был зашифрован ответ на
заданный вопрос.
– Пока ничего, держится, – ответил врач, отлепляя от
тела девочки провода и складывая аппарат в чемоданчик. – Пульс хороший, тоны
чистые.
– Но долго так продолжаться не будет? – уточнил Арсен.
– Как вам сказать… – неопределенно протянул врач, – Вы
мне скажите, что вам нужно, а я тогда отвечу, как лучше это сделать.
Он заискивающе поглядел в лицо Арсену, для чего ему пришлось
сильно наклонить голову, так как старик был намного ниже ростом.
– Не подстраивайтесь под меня, – резко сказал Арсен. –
Вы врач, вот и скажите мне совершенно определенно, сколько еще можно держать
девочку на препарате без риска для ее здоровья. Вы называете мне конечный срок,
и я в соответствии с ним буду принимать решение.
– Видите ли, – помялся врач. Ему очень хотелось угодить
Арсену, и он пытался понять, какой ответ тот хочет услышать. – В общем… Это
зависит от состояния сердечной деятельности… Вообще от того, насколько она
здорова, не переносила ли тяжелых заболеваний в последнее время.
– Перестаньте морочить мне голову, – рассердился Арсен.
– С вашей женой мне гораздо легче работать. Она всегда четко оценивает и
ситуацию, и свои возможности, и не боится настаивать на своих оценках. Я вас
держу как специалиста, так имейте же свою точку зрения. Если бы я сам мог
решать медицинские вопросы, я бы не платил вам бешеные деньги за услуги.
Так вы уж будьте любезны отрабатывать их добросовестно. Вот
вы сейчас сделали ей укол. На сколько его хватит?
– На двенадцать часов.
– Стало быть, завтра в восемь утра нужно делать
следующий?
– Ну… В принципе – да.
– Что значит «в принципе»?
– Это уже становится опасным. Следующий укол может
убить ее. Она уже не проснется.
– Так, уже какая-то ясность, – хмыкнул Арсен. – А может
так случиться, что и следующий укол ей не повредит?
– Конечно. Я же говорю, это зависит от ее здоровья, от
сердца…
– Значит, ситуация выглядит таким образом, – подытожил
Арсен. – Завтра утром вы осматриваете девочку и сообщаете мне, можно ли делать
следующую инъекцию. Если можно – делайте. Если нет – я приму решение, будить
девочку или все-таки держать на препарате. К утру у меня будет достаточно
информации, чтобы принять такое решение.
