Пастух, который беззаботно и в одиночестве гулял по этой и соседним улицам, никем не замеченный, потому что никого не встретил, он, Пастух, вынул из кармана толковую многофункциональную отмычку, пошарил разными ее головками в калиточном замке, на третий раз легко открыл калитку. Вошел. Ничего нигде не звенело и не вспыхивало. Он прошел к дому, к парадной двери, постоял у крыльца, потом обошел дом вокруг, обнаружил сзади открытую терраску, поднялся на нее по ступенькам, тронул дверь, ведущую в дом. Она и отворилась. Гольфист, смешной персонаж, даже не подумал перед сном спуститься и проверить входные двери, коммунизм у него здесь был построен в отдельно взятом хозяйстве.
Пастух вошел в темный тамбур, включил тонкий фонарик с тонким-тонким и острым лучиком. Лучик побежал по полу, по стене, нашел ручку следующей двери, та тоже легко отворилась.
Пастух снял туфли и аккуратно поставил их у двери носами на выход. Чтоб по ходу и надеть. Вошел в комнату, погнал лучик по сторонам: огромный телеэкран, кресла, диван, камин, картины на стенах… Гостиная?.. Потом была столовая, потом библиотека, она же – кабинет, потом кухня. Лестница на второй этаж. И – тишина кругом. Как на кладбище. Хотя хозяин был живехонек еще час назад. Видать, сон хороший.
На второй этаж – потом, после. Там горел и погас свет, там был хозяин. Лучше – вниз. Спустился следом за лучиком. Двери. Справа, похоже, – рабочий апартамент. Почему-то два письменных стола, два больших монитора, полки с книгами, кассетами, еще чем-то…
Ну, два и – два, хочется так хозяину.
Дальше пошли. Комната. Жилая. Маленькая. Безлюдная. Для прислуги? Для гостей?..
Дальше. Биллиардная. Просторная, стол нормальный. Хорошее дело…
Эти двери куда?.. Ага, гараж. Как в досье и написано: черный красавец с богиней на капоте, еще черный внедорожник… Все. А где остальные, что в досье поминаются? Могут быть в Городе, в гараже, квартира-то имеется, хоть и не живет там никто. Может, и еще где-то, какая Пастуху разница? Никакой…
Еще помещение…
Опаньки, вот оно!
Лучик выхватил кусок противоположной входу стены: на ней висели ружья. Очень старые, просто старые и знакомые Пастуху. Пастух погнал луч по стенам: еще ружья, сабли, мечи какие-то, кинжалы, не только на стенах, но и в стеклянных витринах у стен. А еще – секретеры с множеством ящиков и ящичков. Открыл первый попавшийся: пистолеты. Дуэльные. Кремневые. Два замечательных экземпляра на черном бархате. А здесь что? А здесь известное Пастуху оружие начала века, времени комиссаров в пыльных шлемах, как-то дожившее и до сего дня…
Пастух не очень-то и разбирался в старом раритетном оружии. Видел в журналах, в музее, в кино, в телевизоре, а сам в руках не держал, не довелось. Очень хотелось все по очереди потрогать, поиграть, если слово такое уместно.
Но – неуместно!
Времени – кот наплакал. А зверь этот скуп на слезы.
Посередине – большой и явно рабочий стол. На нем, на толстой плоской подушке черного бархата – очень красивый, на взгляд Пастуха, дуэльный пистолет: черное дерево, слоновая кость, серебро, вязь. Ну и сталь – естественно. Рядом – крошечная золотая табличка с тонкой гравировкой: «Дорогому… с днем рождения… тра-та-та…».
Подарочек Губернатору, хороший подарочек, если тот оценить сумеет.
И какие выводы из увиденного?
Сейчас поглядим, тем более что сам никогда не держал в руках такой старины. Тем более – не стрелял… Так, это кремень, хорошо заточенный… это огниво… а ниже?.. ниже полочка с порохом… пороха всего-ничего… курок с кремнем бьет по огниву, искры поджигают порох на полочке… над ней – отверстие в стволе… огонь туда попадает, поджигает заряд и – ба-бах!..
Погиб поэт, невольник чести. Стихи.
И что нам с этим «ба-бах» делать? А ничего нам с ним не делать. О том и с нынешним хозяином пистолета недавно по телефону говорено – от лица журналистской общественности. Хватит. А мы, пока тихо и ночь, посмотрим, что еще есть любопытного в этом музее оружия…
Пастух неслышно двигался по комнате-музею и, чем дальше, тем большим уважением проникался к хозяину. Коллекцию тот собрал и впрямь нехилую. Пастух понятия не имел, сколько она стоила в денежном, как говорят, эквиваленте, но деньги Пастуха никогда особо не возбуждали. А оружие он любил. То, которым часто и удачно пользовался. Оно у Гольфиста тоже место имело. В шкафу за стеклом. Пастух до сего момента и в голову не брал мысли о том, что оружие может не стрелять. Что оно прекрасно даже в покое.
Тем более в покое!..
Комбат как-то, чистя свой буквально потертый пистолет, сказал ему, как живому: ах ты красавчик мой нежный. Нежно и сказал. Пастух удивился: чего ж в нем красивого и нежного? Стреляет точно и – ладно. А сейчас подумал: может, он, Комбат, знал чего-то, что Пастух только сейчас смутно понимать начал?
Ну, да ладно, посмотрел дом – пора и честь знать.
Так же бесшумно поднялся на первый этаж, вышел на крыльцо, обулся, аккуратно закрыл за собой дверь. Мимоходом отметил: хозяин-то ко сну отошел, даже не заперев ее. Один в доме. Он что, забывчив? Рассеян? Бесстрашен? Пофигист? Или «ботаник» тире «чайник»?
Сам не понимал, почему его, даже не деревянного Буратино, а какого-нибудь железного Дровосека умилило «чайничество» очередного фигуранта. Откуда такая копеечная сентиментальность?
А ведь лет шесть назад было…
Ближний Восток, жара немыслимая, какой-то кишлак – или как их поселения именуются? – они впятером плюс Комбат шли по главной, потому что единственной улице этого кишлака, улица была пуста, как и весь кишлак, жители ушли отсюда вместе с отрядом Эмира, и только один старый-престарый старик в белом шемахе на голове и плечах сидел на белой пыли и смотрел на белое солнце, не смыкая белых глаз. Он был слеп и очень стар. Может, поэтому и не ушел со всеми. Пастух подошел к нему и положил на чашкой сложенные ладони кусок лепешки – что было, то и положил.
Сказал, что выучил накрепко:
– Во имя Аллаха, милостивого и милосердного, прими…
И вернулся в строй.
– На хера ты чурке хлеб отдал? – зло спросил напарник. – Самим мало…
– Заткни пасть, – ответил Пастух. – Это мое дело.
А Комбат промолчал.
Потом спросил, ночью, перед ночлегом:
– Пожалел?
– И что? – озлобился Пастух.
Устал он от этой жары, этого солнца, этого песка, этой необъявленной и никому на хрен не нужной чужой войнушки.
– Ничего, – ответил Комбат. – Я б тоже дал, но у меня хлеб кончился…
Чего это Пастух вспомнил о том давнем, но почему-то не забытом эпизоде? Какая сумасшедшая параллель ожила в его башке? Что общего между тем прошлым стариком и этим нынешним фигурантом, который лег спать, не закрыв двери, не спрятав в сейфы – или куда там он прячет? – подарочный пистолет? И фигуранта, получается, тоже пожалел? Де он рассеянный, неловкий, один живет в доме, родня прежняя и новая раскинута по весям, никто стакан воды не поднесет… Что за херня сопливая?! Он – приговоренный. Он умрет в ближайшие дни своей смертью, а вернее – твоей, потому что ты, мудак, ее сочинишь и воплотишь в реальность. Он – цель. И насрать тебе на все его милые житейские привычки.
