Пятясь, я шагнул через порог, глядя на стены хижины. Теперь меня уже меньше удивляло, что часть дерева осталась коричневой. Казалось, будто немалое количество зла впиталось в эти стены, поддерживая их влажными и живыми. Что бы здесь ни происходило — это длилось в течение долгого времени. К этому приложил руку не один человек, возможно, даже не одно поколение. Что это — лишь место, куда складывали трупы, или же их молчаливое присутствие, их позы должны были свидетельствовать о чем-то ином? Я представил себе всю страну в целом, со всеми ее обширными безлюдными пространствами, и подумал, является ли это место единственным.
Зандт тоже вышел, но внезапно остановился, глядя куда-то над моим плечом.
Я повернулся и увидел, куда он смотрит. Тело находилось в двадцати футах от нас, на другой стороне каньона, расположенное таким образом, чтобы его можно было увидеть, выйдя из хижины.
Я подошел ближе. Это тело было куда более свежим. Однако ему не была придана какая-либо поза, подобно паре там, на равнине, — оно просто валялось на земле, раскинув руки и подогнув одну ногу. К его груди было пришпилено что-то коричневое, прямо посередине, там, где не заметить было просто невозможно, не похожее ни на что из того, что я видел прежде, но, судя по неестественной пустоте в разинутом рту трупа, не оставалось никаких сомнений в том, что это такое.
— Это тот самый тип? Джозеф?
Зандту незачем было отвечать.
Путь назад к машине показался нам очень долгим. За все время, пока мы ехали берегом Колумбии на юг, в сторону Портленда, никто не произнес ни слова.
В аэропорту мы взяли билеты на разные рейсы. В следующий раз мы встретились лишь через месяц, в течение которого слишком многое успело измениться.
Часть 1
ХОЛОДНЫЕ ПРИСТАНИЩА
Я с миром враждовал, как мир — со мной.
Но, несмотря на опыт, верю снова,
Что Правда есть.
Лорд Байрон.
Паломничество Чайльд Гарольда
(перевод В. Левика)
Глава
01
С дороги никогда не оказывается подходящего съезда, когда он тебе нужен. Ты едешь по шоссе, вдоль обеих сторон которого тянется лес, без особого труда преодолевая пологие подъемы и впадины; меж рядами берез открывается столь прекрасный заснеженный пейзаж, что ты его даже не замечаешь, думая лишь о том, что за следующим поворотом обязательно найдется место, где можно остановиться. Но по какой-то причине такового не оказывается. Тебе уже начинает казаться странным, что в этот облачный январский вторник ты вдруг очутился один на дороге, где никого нет, вероятно, на протяжении пяти миль в обоих направлениях. Машину можно просто оставить на обочине, но это кажется не вполне правильным, хотя взята она напрокат и тебя с ней ничего не связывает, кроме того, что это последний автомобиль из всех, за рулем которых ты когда-либо сидел, — и тебе не хочется бросать ее просто так.
Дело вовсе не в том, что ты чересчур сентиментален, даже не в том, что ты не хочешь, чтобы кто-то ее увидел и, подумав, что случилось какое-то несчастье, занялся расследованием. Все дело лишь в аккуратности. Ты хочешь, чтобы машина была должным образом припаркована. Сейчас это кажется тебе крайне важным, но остановиться негде. Собственно, вот в чем проблема, вдруг понимаешь ты — в том, что жизнь лишена всякого смысла. Негде остановиться и передохнуть, даже когда по-настоящему в этом нуждаешься. Порой даже нет необходимости что-то переосмысливать или думать о будущем. Хочется всего лишь…
Черт побери — вот оно.
Том вдавил педаль на три секунды позже, чем нужно, и слишком резко. Машину занесло, она проскользила футов тридцать, виляя задом, пока не остановилась, перегородив обе полосы, словно поставленная на дорогу чьей-то гигантской рукой. Несколько мгновений он сидел неподвижно, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Ветер доносил через окно порывы холодного воздуха и настойчивое пронзительное карканье какой-то птицы. Если не считать его, вокруг царила полная тишина — и слава богу. Окажись на дороге кто-то еще, и все пошло бы кувырком — дьявольская ирония судьбы, которой он опять-таки отнюдь не желал. Он уже и без того натворил немало бед.
Снова развернув машину вдоль дороги, он медленно проехал задним ходом мимо площадки на обочине. Сара сумела бы сразу заехать туда задом, но он не мог. По крайней мере, он не был уверен, что это у него получится, так что даже не стал пытаться. Он всегда поступал так, пытаясь скрыть собственные недостатки, сохранить собственные тайны. Ему никогда не хотелось выглядеть дураком, даже если он действительно выглядел дураком да при этом еще и трусливым.
Он выехал на небольшую площадку, отгороженную шестидюймовой полосой сметенного с дороги снега. Вероятно, эта площадка являлась начальным пунктом какой-то не слишком известной тропы для лесных прогулок, в зимний сезон полностью недоступной. Лишь когда машина снова остановилась, Том понял, что у него отчаянно трясутся руки. Взяв с пассажирского сиденья бутылку, он сделал большой глоток. Некоторое время он смотрел в зеркало заднего вида, но не увидел ничего, кроме бледной кожи, каштановых волос, мешков под глазами и зарождающегося двойного подбородка. Все признаки среднего возраста.
Открыв дверцу, он сунул ключи в карман, не стоило оставлять чересчур очевидных свидетельств своего поступка. Оттолкнувшись от машины, он тут же поскользнулся на камне и грохнулся во весь рост на землю.
Поднявшись на колени, он обнаружил на ладони несколько влажных царапин, а по лбу и правой щеке, похоже, стекали капельки крови. Правая лодыжка тоже болела. Стряхивая с лица мелкие камешки и неожиданно протрезвев, он наконец понял, что поступает совершенно правильно.
Вытащив из багажника рюкзак, он захлопнул крышку, и с этим щелчком к нему пришло осознание, что он все же испытывает к машине некие чувства. Убедившись, что все дверцы заперты, он перешагнул низкое ограждение из бревен, направляясь в сторону, противоположную тропе.
Птица — та же или другая — продолжала хрипло каркать. Том попытался на нее закричать, и она затихла, но вскоре начала снова. Том понял, что для нее он — всего лишь еще одно шумное животное, не имеющее никакого права кем-либо командовать.
Оставив птицу в покое, он сосредоточился на том, чтобы не упасть.
Подъем был тяжелым и крутым. Вскоре он понял, почему здесь не было зон для отдыха: этот лес не располагал к отдыху. Лес существовал не ради чьего-то удовольствия — в нем не было огороженных тропинок, туалетов или закусочных и вообще никаких традиционных посредников между цивилизацией и дикой природой. И Тома это вполне устраивало. Потребности его были невелики и вполне удовлетворялись. В рюкзаке не было почти ничего, кроме алкоголя, и он один раз остановился переложить бутылки так, чтобы они не звенели. В желудке у него тоже ничего не было, кроме алкоголя. Он уже начал сомневаться в водке как в образе жизни, хотя она и придавала ему смелости, и позволяла чувствовать себя не столь дерьмово.
