Следователь объяснила Вакару, что по закону ребенок
считается достигшим четырнадцатилетия после двадцати четырех часов дня своего
рождения. Поскольку убийство было совершено Юрой Орешкиным до полуночи, хотя и
в день рождения, то и он считается тринадцатилетним и уголовной ответственности
не подлежит. Остальным троим четырнадцать должно было исполниться в течение
трех-четырех месяцев.
Таким образом, до их совершеннолетия нужно было ждать четыре
года, и Владимир надеялся, что за это время жена и дочь придут в себя и оставят
свою чудовищную идею. Четыре года прошли как в кошмаре. Дом, превращенный в
мавзолей, вечно черная одежда, постоянные походы в церковь, свечи, иконки,
лампадки, разговоры о витающей над ними неотмщенной невинной душе ребенка…
Вакар чувствовал, что сходит с ума. Но ему и в голову не приходило оставить
жену или начать ее ненавидеть. Елена – его жена, мать его детей, и он будет
любить ее, что бы ни случилось, какие бы отвратительные поступки она ни
совершала, просто потому, что она его жена, данная ему судьбой до самой смерти.
И его долг мужа – защитить Елену, дать ей душевный покой.
Спустя четыре года, в 1989-м, Елена напомнила ему:
– Им в этом году исполняется восемнадцать. Я жду, когда ты
сдержишь свое слово. И Андрюшенька ждет, не забывай об этом.
Вакар навел справки обо всех четверых. Юрий Орешкин только
что вернулся из колонии, где отбывал срок за злостное хулиганство, и призыву в
армию не подлежал. Все остальные должны были идти служить. Вакар с облегчением
вздохнул – ему дали отсрочку на два года. Но дома становилось все хуже.
Тогда он попросил направить его в Карабах. Два года, пока
убийцы его сына были в армии, он участвовал в боевых действиях, он просился во
все «горячие точки», только чтобы поменьше бывать дома, чтобы не видеть жену и
не слышать ее бесконечных упреков и причитаний по поводу не находящей покоя
Андрюшенькиной души.
В 1991 году Елена снова проявила жесткость:
– У тебя больше нет причин тянуть. Или ты сделаешь это сам,
или я найду людей и заплачу им, чтобы они сделали это.
Вакар с ужасом подумал о том, что она действительно найдет
людей, которым заплатит за четыре убийства, но если они попадутся, то Елена
пойдет в тюрьму вместе с ними как организатор. Этого он не мог допустить.
Орешкина он увидел случайно. Тот стоял в километровой
очереди за водкой, пьяный, неопрятный, отвратительный. Владимир встал в
сторонке и стал наблюдать за ним. Орешкин торговал очередью. Занимал ее
постепенно в десяти-пятнадцати разных местах, потом подходил в конец и
предлагал свое место за три рубля. Стал накрапывать мелкий дождик, и Вакар
спрятался в ближайший подъезд, где стоял, не спуская глаз с опухшей небритой
физиономии. Это не человек, думал Владимир Сергеевич, это уже давно не человек,
а плохо функционирующий организм. И эта гадость, это ничтожество отняло жизнь
моего сына.
Орешкин продал очередь, сунул в карман очередную мятую
«треху» и двинулся в сторону подъезда, где стоял Вакар. Не обращая внимания на
стоящего рядом человека, расстегнул штаны и начал мочиться.
– Эй, мужик, здесь не общественный сортир, – миролюбиво
и вполне спокойно заметил Вакар. В ответ раздалась такая грязная брань, какую
Вакару не приходилось слышать ни в одной армейской казарме, а повидал он их
немало в своей жизни. Хуже того, брань сопровождалась отчаянным зловонием,
исходившим от Орешкина и его поганого рта. Владимир даже не успел
сосредоточиться перед ударом, он просто нанес его коротко, сильно,
профессионально. Автоматически. Десантная выучка, замешанная на отвращении и
ненависти.
Орешкин умер сразу. Его тело смятым кульком валялось под
ногами у Владимира, в подъезде пахло кошками и мочой, на улице шел дождь, и
люди стояли в очереди за водкой. Все было как обычно. Ничего не изменилось.
Генерал Вакар превратился в убийцу. Была осень 1992 года.
Он обшарил карманы Орешкина и нашел засаленный паспорт.
Спрятав его, спокойно вышел из подъезда и отправился домой. Жил он на соседней
улице.
Дома молча подал жене грязный паспорт Юрия Орешкина. Та
просветлела.
– Свершилась воля твоя, Господи, – торжественно
произнесла Елена. – Наконец-то праздник пришел в наш дом.
В этот день впервые за много лет в доме снова запахло
пирогами, и Владимир снова почувствовал пусть слабый, но все же аромат той семьи,
о которой он мечтал в детстве и которую пытался построить, став взрослым. А в
эту ночь Елена впервые после гибели сына пустила Владимира в свою постель.
Он не ожидал, что переживет первое убийство так легко. Он
думал, что будет страдать, маяться, может быть, ему захочется напиться… Но
ничего такого не произошло. У Вакара было такое ощущение, как будто он раздавил
грязного таракана, бегущего по чистому кухонному столу.
Вторым на очереди был Николай Закушняк, мелкий рэкетир,
собирающий дань «за охрану» на начавших в изобилии плодиться муниципальных
рынках и базарчиках. За ним Вакар ездил несколько месяцев, пока не подвернулся
удобный случай. Закушняк поставил свою машину в ремонт и несколько дней
вынужден был передвигаться пешком или на общественном транспорте. Владимир
подстерег его, когда Закушняк поздно вечером направлялся от подружки домой.
– Коля! – окликнул его Вакар, притормаживая
рядом. – Николай!
Закушняк остановился и непонимающе уставился на солидного
немолодого мужика.
– Вы меня? – неуверенно спросил он.
– Тебя, конечно, – засмеялся Вакар. – Ты же Колька
Закушняк из дома 24? Верно?
– Верно. А вы кто?
– А я в соседнем доме живу. Да я тебя еще пацаном помню. Ты
домой? Садись, подвезу.
Николай без колебаний сел в машину. Лицо водителя показалось
ему знакомым, видно, он и впрямь частенько встречал его во дворе возле дома.
В тихом безлюдном переулке Вакар вдруг остановил машину и
схватился за сердце.
– Что с вами? – испугался Закушняк.
– Ничего, – поморщился Вакар, – меня иногда
прихватывает. Возраст, знаешь ли. Там, на заднем сиденье, сумка-визитка лежит,
в ней лекарство. Достань, будь другом.
Николай повернулся спиной к Вакару и потянулся к правому
углу заднего сиденья, где лежала небольшая черная кожаная сумочка. Через
полминуты все было кончено. Генерал Вакар не пользовался ничем, кроме
собственных рук, сильных, умелых и тренированных. Он отвез тело Николая обратно
к дому, где жила его подружка, и осторожно занес его в подъезд. Время было
позднее, и никто Вакара не видел.
И снова в доме был праздник, и снова Елена пустила Владимира
к себе. На этот раз праздничная атмосфера длилась долго, почти два месяца.
Елена повеселела, стала чаще улыбаться, иногда снимала свой черный наряд и
надевала что-нибудь светлое. Вакару казалось, что и Лизе стало полегче.
Самым трудным оказался третий, Равиль Габдрахманов. К тому
моменту, как Вакар его нашел, Равиль закончил банковский техникум, работал в
сбербанке и учился на вечернем отделении экономического института. В 1993 году
ему было двадцать два года, но он уже был не только мужем, но и отцом. Славный,
субтильный, с хорошей доброй улыбкой, он никак не походил на человека, на
совести которого чья-то смерть, хоть и давняя. И жена у него была молоденькая,
совсем девочка.
