Он даже не знал точно, где на самом деле находится. Его,
жадного до денег и самоуверенного, просто купили, купили легко, как вещь на
базаре, купили в тот самый момент, когда он только сошел с самолета в аэропорту
Тель-Авива. Он выехал в Израиль один, престарелые родители категорически
отказались покидать Львов, а жена уже давно с ним развелась и жизнью бывшего
супруга не интересовалась, да и жила она совсем в другом городе. Историческую
родину Миша так и не увидел, его пребывание на земле обетованной ограничилось
четырехдневным проживанием в гостинице аэропорта, во время которого его ловко и
умело обработали, сыграв на любви к деньгам, страхе перед нищетой и
безработицей, тщеславии ученого. У него забрали документы, а через четыре дня
погрузили в самолет вместе с тремя сопровождающими, и Миша улетел из Израиля в
Канаду. Дальнейшее путешествие проходило исключительно на частных самолетах,
экипаж которых многословием не страдал. Сопровождающие его люди, напротив, были
вежливы и разговорчивы, но лишь в определенных пределах. Поэтому, когда Майкла
Штейнберга привезли в эту огромную подземную лабораторию, он мог лишь гадать,
находится он в Китае, Корее, Японии, Австралии или на Мальдивских островах. Со
временем он, конечно, разобрался, что находится все-таки в Азии, но где именно
– так и осталось для него загадкой. Работающим над проектом людям, судя по
всему, под страхом смерти запрещено было обсуждать с руководителем что бы то ни
было выходящее за рамки научной работы. Да и само общение было весьма
ограниченным: Майкл сидел в отдельном кабинете, а все разговоры велись либо по
прослушивающемуся внутреннему телефону, либо в присутствии одного из двух
американцев, представляющих, как сообразил Миша, службу безопасности. При них
язык особенно-то не распустишь.
Штейнберг нажал голубую кнопку на пульте связи. Дверь тотчас
же раскрылась, и в кабинет вошел один из американцев, которых Миша про себя
называл церберами.
– Слушаю вас, доктор.
– Как решается проблема с сырьем? – недовольно спросил
Майкл. – Время идет, и работы могут остановиться.
– Каков максимальный срок, который мы можем еще протянуть?
– Три дня, самое большее – четыре, – отрезал
руководитель. Здесь он быстро научился быть жестким и неуступчивым.
Американец разговаривал с ним спокойно, но отстраненно,
словно не желая вникать в проблемы, стоящие перед этим толстым потным
человеком.
– Я доложу, – ровным голосом ответил он, – что
сырье нужно вам через четыре дня.
– Уж будьте любезны, – отпарировал Штейнберг, не
пытаясь скрыть злость и тревогу. – Я вас больше не задерживаю.
Цербер молча повернулся и вышел.
Майкл пытался утешить себя тем, что перебои с сырьем – не
его вина, поэтому, если завершение проекта из-за этого задержится, его не будут
наказывать. Но утешение оказалось слабым, потому что в самом начале работы по
укоренившейся еще с советских времен привычке он лентяйничал и халтурил, долго
раскачивался, тянул резину, строил из себя великого мыслителя. И это не
осталось незамеченным его нанимателями. Его сначала мягко предупредили, а потом
открыто пригрозили, объяснив, что предвыборная кампания в стране начинается в
феврале, поэтому, если проект не будет завершен вовремя, работа над ним вообще
теряет смысл, и за вложенные в него огромные деньги найдется с кого спросить. В
том числе и с него, научного руководителя проекта. Вот тогда ему впервые и
объяснили про сильное психотропное лекарство и закрытую клинику для
душевнобольных. Майкл поверил им безоговорочно, потому что такие приемчики
издавна применялись и в России, о чем ему было хорошо известно. Более того, в
последнее время он начал побаиваться, что такая судьба ждет его независимо от
исхода работы над проектом: он не опасен для своих нанимателей только до тех
пор, пока сидит в этом вонючем изолированном от всего света бункере. Когда
работа закончится, его нужно будет выпустить. Кто знает, не побоятся ли они это
сделать… Поэтому Майкл изо всех сил старался проявить себя как можно лучше,
чтобы его захотели снова использовать. Он с тоскливым сарказмом думал о том,
что начинал работу, мечтая о больших деньгах, а заканчивает ее, мечтая лишь о
том, чтобы остаться в живых. Потому что если его будут использовать и дальше,
то он так и останется в этом ненавистном бункере, где деньги не имеют никакого
значения, они здесь просто не нужны.
Двумя этажами выше в точно такой же комнате
американец-цербер доложил своему соотечественнику о требованиях научного
руководителя проекта.
– Мне пришла в голову забавная мысль, – неожиданно
рассмеялся Карл, распрямляя плечи атлета и сладко потягиваясь после нескольких
часов сидячей работы. – Пойдите к нему и предложите выделить
дополнительные деньги на приобретение сырья из его собственного гонорара.
Уверен, что он на это пойдет, он слишком сильно хочет остаться в живых и уже
дошел до той простой мысли, что жизнь все-таки дороже денег. Акира-сан очень не
хочет платить дополнительные суммы за стимулирование нашего русского
поставщика, более того, он обещал увеличить гонорар, если мы сможем избежать
дополнительных затрат. А избежать их никак не удается. Эти азиаты не в
состоянии ничего изобрести сами, весь их технический прогресс основан на
ворованных схемах и украденных идеях. Они покупают и используют мозги
европейцев и американцев, для решения организационных вопросов нанимают
японцев, но при этом остаются чудовищно скупыми. Попробуем заставить одного
русского дать денег другому русскому, чтобы в итоге мы с вами получили
некоторую дотацию.
– Неплохо придумано, – улыбнулся цербер. –
Кончится тем, что Штейнберг сам будет финансировать весь проект, только бы
выжить. А что? На его счету уже солидные суммы скопились, пусть вложит их в
наше общее дело.
И они оба оглушительно расхохотались.
Еще через час в московском посольстве одной из стран СНГ
раздался телефонный звонок.
– Скажите ему, что мы готовы заплатить тройную цену, если он
сможет встретиться с нами в течение трех дней. Если ему нужна неделя, то цена
будет лишь удвоена. Через две недели мы готовы взять товар по старой цене. По
прошествии двух недель мы отказываемся от его услуг и обращаемся к другим
продавцам.
5
Артем Резников налил в высокий бокал грейпфрутовый сок и
бросил туда кубик льда. Потом положил в рот таблетку и залпом выпил сок. Через
полчаса Ирина подаст обед.
Он вышел на кухню, где возле плиты хлопотала жена, и грузно
опустился на угловой диванчик. Он любил наблюдать за Ириной, ему нравилась ее
легкая худощавая фигурка юной девушки, моложавое ухоженное лицо в обрамлении
тщательно уложенных седых волос. Он категорически настаивал на том, чтобы она
не закрашивала седину. Его по-прежнему, как и в юности, волновала и возбуждала
мысль о том, что она намного старше его самого.
– Ну что, лапусечка, ты дозвонился до Севы? – спросила
жена, переворачивая на сковородке аппетитные куски мяса.
– Он в командировке, вернется только в понедельник. Так что
с большими деньгами мы, похоже, пролетели, как фанера над Парижем.
