– Все равно я не понимаю, к чему такие сложности, –
упрямо говорил он своей возлюбленной. – Можно ведь было сделать вид, что
ты просто уехала.
– Ну как ты не понимаешь, – терпеливо объясняла ему
Даша, ласково гладя его по плечам и спине, – если бы я просто уехала, они
бы стали ждать, пока я вернусь. Кто знает, что у них на уме? А так – меня нет.
Убили меня. Вот и весь сказ.
– А девчонок зачем к ним в четыре утра посылали?
– Ну, Санечка, ну какой же ты непонятливый, – улыбалась
ему Даша. – Вот представь себе, звонят в дверь и говорят: «Здрасьте, я с
телефонной станции. Откройте, пожалуйста». Ведь не каждый же откроет. Начнут
упрямиться, говорить, что мастера не вызывали, что у них все исправно работает,
в конце концов и дверь не откроют, и на станцию позвонят, мол, чего людей зря
беспокоите, мы никого не вызывали. А на станции им ответят, что никого не
посылали, это, наверное, воры какие-нибудь, сообщите в милицию. А теперь представь,
что сначала человеку звонят и говорят: «Это телефонный узел вас беспокоит. У
нас обрыв на линии, найти не можем, где повреждение. Сейчас наш мастер по
квартирам пойдет». Ну? Откроешь ты ему дверь после этого звонка? Конечно,
откроешь, куда ты денешься. Тебе же в голову не придет перезванивать на станцию
и перепроверять. Вот и здесь был такой же расчет. Их предупредили, что меня
хотят убить, настращали как следует, а потом угрозу выполнили. И никаких
сомнений. Понял?
– Ой, хорошо как, – сладко тянул Саша, нежась в
постели. – Еще вот тут погладь, между лопатками. Ага, вот здесь. Ой, кайф
какой! Кстати, а в четыре утра-то зачем? Днем нельзя было?
– Да ты что! – возмущалась Дарья. – Днем их
дома-то застань попробуй! И потом, тут тоже свой расчет был. В четыре утра ты в
каком виде дверь открываешь? В трусах и в тапках, а то и босиком. Девочки слова
сказали, огорошили их и ушли себе спокойненько. Побеги-ка за ними следом в
одних трусах. К тому же в четыре часа сон крепкий, если проснешься – голова
чумная, соображаешь плохо. Это твоя сестра придумала. Все-таки она у тебя умная
– ужас!
– И девочек одинаковых она придумала? – лениво
поинтересовался Саша, переворачиваясь на спину и устраиваясь поудобнее на
подушках.
– Ага. Идея была ее, а исполнение мое. То есть сначала-то
речь шла о том, чтобы из одного мужчины того психа сделать. Пока я его
гримировала, Анастасия Павловна и спросила, можно ли из трех разных девушек
сделать трех одинаковых. Тут весь фокус в том, чтобы внимание отвлечь. Три
похожих лица найти можно, но сложно, вот нам и надо было сделать так, чтобы на
лица никто не смотрел. Знаешь, есть такие специальные приемы визажа для
черно-белой фотографии и для цветной. Для черно-белой фотографии важно, чтобы
черты и линии были правильными и красивыми, потому что цветности все равно нет.
Если, например, у женщины невероятной красоты цвет волос или глаз, а все
остальное обыкновенное, то на черно-белой фотографии она будет выглядеть как
простушка. Ей обязательно нужно сниматься только на цветную пленку, чтобы
выгодно подать то, что красиво, а обыкновенное или некрасивое в своей внешности
спрятать. И наоборот, если у человека идеальные черты лица, но в целом все
остальное средненькое, нужно сниматься только в черно-белом варианте и
подчеркивать именно линии, а цвет волос и глаз не выставлять. Ну а поскольку
жизнь-то у нас цветная, нужно было делать ставку на цвет, который скроет линию.
Я понятно объясняю? Представь себе, ярко-алая кожа с головы до ног сама по себе
раздражает, но одновременно и завораживает, а если еще пуговички сверху
расстегнуть и грудь выставить? Да ни один нормальный мужик тебе на лицо и
смотреть не станет. Парики мы им надели одинаковые, глаза сделали в черной
краске, губы яркие и одинакового рисунка, это нетрудно. Сначала все лицо и губы
покрываешь тоном, потом рисуешь контуром, чего хочешь, и накладываешь помаду
поярче, вот и весь секрет. И можешь быть уверен, что никакие другие особенности
уже никто не разглядит. Тем более мужикам-то этим страшно было, а когда
человеку страшно, он никогда в лицо не смотрит тому, кого боится. Девочки потом
говорили, что все трое как им в вырез уставились, так и глаз не поднимали. А
Анастасия Павловна как раз на это ставку сделала и девочкам на шею одинаковые
кулончики повесила, с дефектом.
– Слушай, чего ты ее все Анастасией Павловной называешь? Она
же не чужая тебе, она моя сестра.
– Ты что?! – Даша даже поперхнулась от такого
кощунства. – Она такая… Да она почти лучше всех на свете. У меня язык не
повернется ее по имени называть.
– Что значит: почти лучше всех? – подозрительно
приподнял голову Александр. – Я что-то не понял это «почти». Тебе в ней
что-то не нравится?
– Да нет же, Санечка. Лучше всех на свете – ты. А Анастасия
Павловна – следующая. Хочешь, я тебе чай принесу?
– Принеси, – благодарно ответил Саша, не переставая
удивляться своей слепоте и своему счастью.
Уже уходя, он обнял Дашу и нерешительно спросил:
– Даня, ты подождешь, пока я разберусь со своими семейными
делами? Я обещаю, что не буду затягивать. Только ты подожди. Не бросай меня.
– Конечно, я подожду, – с улыбкой ответила она. –
Занимайся ими столько, сколько нужно. Я никуда не тороплюсь.
2
В зале стоял ровный негромкий гул, как всегда во время
мероприятий по служебной подготовке. Никто толком никого не слушал, все
отсиживали повинность, стараясь извлечь из нее максимум пользы и пообщаться с
приятелями, почитать, набросать давно ждущий своей очереди документ или просто
подумать.
Настя сидела в заднем ряду и шепотом обсуждала со своим
коллегой Юрой Коротковым перипетии его затянувшегося романа, который длился уже
больше двух лет, что было для любвеобильного Юры просто-таки олимпийским
рекордом.
– Ее муж скандалит, потому что она отказывается ездить на
дачу, – трагическим шепотом сообщил Коротков.
– А почему она отказывается? Пусть бы ездила.
– Она не хочет. Два часа на электричке, потом еще почти час
пешком, воды нет, света нет. На хрена ей такое счастье?
– Зачем же она дачу покупала, если ездить не хочет?
– Это не она, это муж покупал. А теперь заставляет ее
ездить.
– Я этого не понимаю, – сказала Настя.
– Чего ты не понимаешь?
– Не понимаю, как взрослую женщину можно заставить что-то
делать, если она этого не хочет. Она не хотела покупать дачу, стало быть, имеет
право не хотеть ездить. Послала бы своего мужа подальше, и все.
– Легко тебе говорить, ты всегда была независимой, –
вздохнул Коротков. – Вот была бы ты замужем, знала бы, каково это – мужа
посылать. Не так это просто. Особенно когда знаешь, что виновата, что грешки
есть.
– Тогда пусть не жалуется, – шепотом отрезала
Настя. – Или крутить роман, или не ездить на дачу. Одно из двух. Давай
послушаем, сейчас Мурашов нам мозги прочищать будет.
