— Где оно?
— У меня дома. Но бутылка пустая. Она все выпила.
— Такое бывало раньше?
Он поглядел смущенно.
— Какое такое?
— Вы уже выпивали вдвоем? Вы уже «тусовались» вместе? И как часто? Когда у вас началось это «просто болтали»?
Тот совершенно замер и затих, не стал говорить «дружище», суетиться или что-то отрицать. Может быть, они и до того часто тусовались и просто болтали, а может, это был первый раз. В любом случае он явно понял, что следующая его фраза должна быть правдива и правильно сформулирована, и этого мне хватило. Я близко придвинулся к нему. Не исключено, что парень просто слишком глуп и напуган, чтобы рассказать мне что-нибудь стоящее, но у меня не было времени объяснять это себе самому. Может, он был любовником моей жены, а может, и нет. Это я могу узнать и у нее. А пока что у меня была проблема поважнее.
— Я за тобой вернусь, — пообещал я. После чего ударил его в живот со всей силы и оставил сползать по стенке на пол. Сам я направился к лифту. — Иди домой, достань из мусорного ведра бутылку, принеси сюда и отдай врачам, — велел я ему, когда тот окончательно сполз на пол. — Сделаешь это сию секунду, иначе я тебя найду. Ты мне веришь?
Я увидел, как он кивнул, после чего двери лифта закрылись. Пока я поднимался наверх, у меня тряслись руки.
Глава 33
Врач не хотел меня впускать. Он ясно дал мне понять это. Я не менее ясно дал ему понять, что такой ответ меня не устраивает, и в конце концов он сказал: ладно, но от кровати держаться подальше и оставаться в палате не более пяти минут. Он хотел пойти со мной, но я его разубедил. Я понимал, что рискую покинуть больницу в сопровождении охранников, но мне было наплевать. В итоге доктор отступил в сторону, подняв руки, и напомнил, чтобы я не подходил к больной близко.
Я вошел и остановился рядом с кроватью. Посмотрел сверху вниз. Я не знал, что сказать и услышит ли она меня вообще. Через минуту что-то покатилось у меня по щеке и упало на пол. Я поднял руку и понял, что у меня мокрая щека. У меня было такое ощущение, будто я обязан держать в голове все сразу, причем события происходят не в том порядке и звук никак не связан с изображением. Может, я должен злиться на того парня, который остался внизу, и продолжать беситься? Но в данный момент для меня осталась только Стеф, и она была очень больна.
— Милая, — проговорил я мягко. — Детка, ты меня слышишь?
Какая-то штуковина производила мертвенный электронный звук в головах ее кровати. Звук повторялся как-то слишком редко и через неравные промежутки. Я понятия не имел, что это значит. Просто звук был какой-то неправильный. Не хотелось бы, чтобы твою жизнь отмерял подобный писк.
— Стеф? Это я.
У нее задрожал один палец, и я подошел еще на полшага. Мне хотелось подойти ближе и взять ее за руку, но я помнил, что велел врач.
— Я здесь, милая.
Ее веки задрожали, и глаза открылись. Приоткрылись наполовину, причем с разной скоростью и не оба сразу. Один глаз тут же начал слипаться снова, но она сделала над собой усилие, и глаз снова медленно открылся. Стеф походила на игрушку, у которой сели батарейки.
— При-вет, — проговорила она.
Голос ее был едва слышен. Она сказала что-то еще, но я не понял.
Я наклонился ближе.
— Милая, я тебя не слышу.
— Прости, — сказала она. Все равно получилось невнятно, но ее голос прозвучал немного громче и живее.
— За что?
— Все испортила.
— Нет, ничего подобного, — сказал я, хотя и не знал, правда это или нет.
— Да.
— Это… не так уж и важно.
Стефани кивнула, то есть попыталась, и на этот раз ее взгляд прояснился.
— Важно.
— Что все-таки случилось?
Уголки ее рта опустились, и она отвела взгляд. Вид у нее был самый несчастный, и у меня внезапно тяжко забилось сердце.
— Стеф, все хорошо. Что бы там ни было, все в порядке.
— Пила со Сьюки. Отмечали, а я все еще злилась на тебя и… слишком много выпила.
— И что?
— Я не спала с ним.
Отчего-то от этого признания мне стало только хуже.
— Так что же ты сделала?
Ее плечи едва заметно приподнялись, затем снова опустились. Наверное, она пожимала плечами. Я кивнул. Она видела, как я кивнул.
— Все хорошо, — повторил я. — Мы поговорим об этом. Мы… все обсудим. Все ведь можно исправить, правда? Но пока что ты слишком слаба. А мне надо кое-что сделать.
Стеф забеспокоилась, и я понял, о чем она подумала, и ощутил себя уязвленным из-за того, что это ее тревожит.
— К нему это не имеет никакого отношения, — проговорил я глухо. — На него мне плевать. Речь о другом.
— Ничего не значит. Ник ничего не значит.
— Я тебе верю, — ответил я, хотя и не был в этом так уж уверен. Когда это подобные случаи ничего не значили? Пусть мелкие, но они что-нибудь, да значат. Ты отворачиваешься от любимого и смотришь в сторону, пусть на короткий миг, а когда поворачиваешься обратно, все уже изменилось.
«Я не возражаю», — сказала Кассандра в ночной темноте.
— Люблю тебя, — пробормотала Стеф. Ее взгляд затуманился.
— И я тебя. Отдыхай. Я скоро вернусь, ладно?
Она как будто кивнула, уже проваливаясь в забытье.
Я посмотрел на нее и пошел к двери. Когда уже взялся за ручку, Стефани снова заговорила:
— Помнишь, как мы завтракали в «Макдоналдсе»?
Я развернулся. Ее глаза снова были открыты.
— Конечно, — сказал я. — Конечно, помню, милая. Это же мы. Такие, какие мы есть.
Больше она ничего не сказала. Только печально посмотрела.
Я вышел обратно на воздух, тяжелый и гнусный, ожидающий влаги, которую несут в себе облака. Выехал обратно на Тамиами-Трейл и, не доезжая полмили до центра, завернул на стоянку перед табачным магазином «Чифтейн». Купил пачку облегченных «Мальборо» и коробок спичек. Закурил сигарету, привалившись к машине спиной. Покончив с сигаретой, вынул телефон и позвонил Тони Томпсону.
— Это Билл Мур, — сказал я, когда он взял трубку.
— Ага, — отозвался тот.
— Помните ту бутылку вина, которую я вам подарил?
— Да.
— Не пейте его.
— Ладно, — сказал он.
— Вы, кажется, нисколько не удивлены, мистер Томпсон, что я позвонил. И не удивлены тому, что я сейчас сказал.
— Мне кажется, нам с тобой надо поговорить, — ответил он.
На полпути к «Океанским волнам» небеса разверзлись. Дождь полил такой частый и яростный, что «дворники» не справлялись с потоком, и мне пришлось остановиться. Я сидел, слушая, как барабанит по крыше вода, и глядя через завесу дождя на мир, который приобрел оттенок мокрых сумерек.
