— Да, в самом деле, вы о чем? — встревожился Огуревич.
— Аркадий Петрович, вы, наверное, беспокоитесь, что информация из этой комнаты может уйти в торсионные поля? — сочувственно спросил режиссер.
— В какой-то степени… — вздохнул глава школы «Путь к Сверхразуму».
— Действительно, давайте не будем выходить за рамки! — строго предупредила Ведмедюк, а Гавриилов сделал вид, будто вообще не понял, о чем речь.
— Доброедова — очень достойная женщина, верующая, — тихо добавил он.
— Но конфеты она ест, наверное?
— Не исключено, — кивнула, понимая, Боледина.
— И вы думаете, Ибрагимбыков ей уже занес? — туманно предположил игровод.
— Что занес? — вздрогнула председательница МОПСа и нервно поправила индейские бусы. — Выбирайте выражения!
— Конфеты, — пояснил Жарынин. — Допустим, коробок пять…
— Ха-ха-ха… — театрально сказала сверхсрочница. — А пятнадцать не хотите?
— Это не важно… — твердо объявила женщина-вождь. — Она вернет… конфеты Ибрагимбыкову и возьмет наши.
— А какие она предпочитает: отечественные, американские или евро… пейские?
Ведмедюк, Боледина и Гавриилов переглянулись:
— Евро… пейские…
— У нас найдется пятнадцать коробок таких конфет? — спросил режиссер директора.
— Не знаю… — Огуревич напряг мускулистые щеки. — Я поищу…
— А почему вы так уверены, что судья Доброедова возьмет именно наши конфеты? — продолжал допытываться игровод.
— Потому что у нас есть прямой выход на… — Боледина некоторое время держала паузу, разглядывая перстенек. — …на Скурятина!
— На Эдуарда Степановича. Вы хоть понимаете, о ком речь? — спросила Ведмедюк, раздосадованная тем, что столь важную информацию сообщила не она, а ее чересчур самостоятельная заместительница.
— Не может быть?! — задохнулся от удивления Жарынин, незаметно мигнув Кокотову.
— Да, сильный ход! — подыграл писодей, которого немного развлекло это представление. — Управление конституционной стабильностью!
— А вы разве сомневались в наших возможностях? — нахмурилась Ведмедюк и стала окончательно похожа на сурового индейского вождя, обиженного бледнолицыми невеждами.
— Да… Дмитрий Антонович… вы уж как-то… ну совсем… — забормотал смущенный Огуревич.
— Нисколько не сомневаюсь! — бодро объявил Жарынин.
— Нет, я вижу: сомневаетесь! — не поверила председательница и распорядилась: — Павел Григорьевич, покажите!
«Начинающий Солженицын» достал из портфеля фотоальбом, раскрыл и предъявил снимок, на котором Ведмедюк и Боледина дружески чокались с пьяненьким Эдуардом Степановичем. На заднем плане, у богатого фуршетного стола, мешая друг другу, насыщались упитанные тени былых политиков. Был там и Гавриилов, приладившийся к молочному поросенку.
— Потрясающе! — воскликнул игровод. — Неужели в Кремле?
— Хм-м… — оторвавшись от своего бриллианта, загадочно усмехнулась Боледина.
— Я же говорил, мы спасены! — расцвел директор. — Я же знал… знал…
— Погодите радоваться! Надо еще раздобыть пятнадцать коробок евроконфет!
— Найду, найду… — пролепетал счастливый торсионный скиталец, явно хватив на радостях внутреннего алкоголя.
— А что от нас потребуется взамен? — лениво спросил режиссер.
— Ничего особенного, — еще ленивее отозвалась Боледина. — Если мы решаем вашу проблему, вы передаете в собственность Эмопээс десять комнат в вашем доме ветеранов.
— И все?
— И все! — величаво кивнула Ведмедюк.
— А если вы не решаете нашу проблему?
— Ну, Дмитрий Антонович, ну вот опять вы… — захныкал Огуревич.
— Это исключено! — сверхсрочница от возмущения даже стукнула колечком по столу, а потом, спохватившись, стала опасливо разглядывать крепление камешка.
— А все-таки? — не унимался Жарынин.
— Тогда мы расходимся по нулям, — с индейской невозмутимостью разъяснила председательница.
— Вот видите! — воскликнул директор. — Очень выгодное предложение!
— Договор подписываем немедленно! Павел Григорьевич! — скомандовала она.
Протосолженицын мгновенно достал из портфеля приготовленные листочки, а Боледина царским движением извлекла из сумки, похожей на хозяйственную, цилиндрический футляр с печатью.
— Почему немедленно? — решился вставить слово и Кокотов.
— Чтобы сегодня же начать действовать. Неужели не понятно? Когда суд? — раздраженно спросила Ведмедюк.
— Через несколько дней! — загрустил Огуревич, видимо, тайком махнув еще одну невидимую миру рюмашку.
— Реквизиты вашей стороны можно вписать от руки, — ласково пояснил Гавриилов и подвинул странички директору.
Заместительница тем временем вынула из футляра круглую печать и дыхнула на нее, широко раскрыв неухоженный рот, в который дантист если когда и заглядывал, то лишь для того, чтобы ужаснуться. Огуревич, в свою очередь, механически полез в боковой карман за авторучкой…
— Вот здесь! — еще ласковее подсказал супергном, показывая обкусанным ногтем, где подписывать. — А в качестве бонуса я могу бесплатно прочитать вашим ветеранам цикл лекций…
— А еще мы поможем продать мемориальные скамейки за рубеж. Теперь союзы русских писателей есть в двенадцати странах, даже в Австралии. У нас со всеми договора о сотрудничестве… — со значением пообещала Ведмедюк.
— Великолепно! — воскликнул повелитель энергетических глистов.
— На какую же тему лекции, если не секрет? — нежно спросил Жарынин, жестко перехватывая директорскую руку с «паркером».
— Ну, например, «Эсхатологический дискурс русской литературы». Или — «Преодоление советского рабства в современной прозе». Или «ГУЛАГ как архетип русской души». Или…
— Достаточно! — оборвал игровод. — У меня к вам, господа, встречное предложение. Сен-Жон Перс настоятельно советовал: с любым договором, как и с женщиной, прежде чем расписаться, надо переспать…
— Выбирайте выражения! — вскинулась сверхсрочница.
— Пардон, пардон, мадмуазель! Я не хотел оскорбить ваше целомудрие! Завтра утром мы приезжаем к вам в офис и подписываем контракт. Годится?
— А почему не сегодня? — нахмурилась Ведмедюк.
— А почему не завтра? — вопросом на вопрос ответил режиссер.
— Ну, хорошо…
— Вот и ладно! Значит, завтра с утречка мы приезжаем к вам… — потер руки Жарынин.
— Нет! — хором вскричали «мопсы». — Лучше мы к вам!
— Аркадий Петрович, не возражаете?
