— Мать. Ирка Купченко! Она намыкалась в интеллигентной нищете и желает сыну другой судьбы. Наступает момент, когда Боря должен признаться во всем Юлии, которая как раз накануне поняла, что беременна, и хочет сообщить милому о его скором отцовстве. И вот они готовятся к роковому свиданию. Она, радостно смущенная, изнутри светящаяся грядущим материнством… Вы замечали, коллега, у беременных особенный взгляд?
— Замечал, я бы назвал его внутриутробным.
— Неплохо! Итак, она прихорашивается перед зеркалом, красится, ну, в общем, чистит зубным порошком тапочки…
— Какие тапочки? — оторопел писодей.
— А я разве вам не рассказывал?
— Не-ет.
— Ну что вы! Во ВГИКе у нас вел семинар Евгений Иосифович Габрилович. Великий Габр! Ему было за семьдесят, и, как многие старые люди, он жил прошлым, а в настоящее выходил, точно в булочную из своей антикварной квартиры. И вот однажды мы разбирали сценарий про современную советскую женщину-руководительницу. И Габр говорит автору: «Что это она у вас все руководит и руководит? Она же женщина! Покажите это! Покажите, как она собирается на свидание: накручивает волосы на папильотки, гладит чулки, чистит зубным порошком тапочки…» Мы рухнули, хохочем, а мэтр не понимает. Действие происходит в семидесятые, а зубным порошком белые спортивные тапочки чистили в тридцатые… Габр перепутал эпохи. С тех пор у нас это стало поговоркой…
— А что же Борис? — поинтересовался писодей.
— А он, изменщик, наоборот, страдает, мучается. Бреясь, старается не глядеть себе в глаза. Стыдно! Он смутно догадывается, что совершает, может быть, самую страшную ошибку в своей жизни. Но уже ничего не может поделать: свадьба назначена, гости приглашены, вызов из Чикаго лежит на комоде, политый счастливыми слезами Ирки Купченко. У вас, Андрей Львович, так бывало: вы понимаете, что делаете глупость, но остановиться не можете?
— Бывало… — вздохнул автор «Роковой взимности».
— У меня тоже. Много раз! Ах, как я это смонтирую, параллельно: мужчина и женщина собираются на свидание. Потом долго, возможно даже в рапиде, они едут навстречу друг другу. На ее лице играют блики великой тайны будущего материнства, и чем ближе она к месту встречи, тем светлее ее взгляд. А у него все наоборот: он мрачнеет, приближаясь к пункту своего неизбежного предательства. Кстати, где у них свидание?
— Может, у памятника Пушкину на Тверской?
— Кокотов, вернитесь из долин похоти к вершинам искусства, прошу вас! Наталья Павловна, конечно, приманчивая дама, но сегодня она к вам не приедет. Нет! У нее, очевидно, с вашей помощью, случились сдвиги в бракоразводном процессе!
— Откуда вы знаете? — воскликнул писатель.
— Догадываюсь. А наша Юлия назначила Боре свидание, разумеется, у гипсового дудельщика. Видите, я помню о вас!
— Но ведь трубач в пионерском лагере!
— Кто вам сказал?
— Мы с вами так решили.
— Сейчас перерешим. У меня вот какое предложение: Боря и Юля — одноклассники, а гипсовый трубач стоит во дворе их школы, где они впервые и поцеловались. Так лучше, поверьте! Если все трое: Боря, Юля и Ксения — однокурсники, тогда нежные поползновения дочери партократа скрыть невозможно, да и Боря не будет на глазах у своей девушки безобразничать. Знаете, все-таки первая любовь! Другое дело, когда они после школы поступили в разные институты. Будущий олигарх, разумеется, махнул в финансовый, а наша героиня готовится стать педагогом и матерью, даже не подозревая о сопернице!
— А как же «картошка»?
— Что — «картошка»?
— Ну, малиновые закаты, случайные касания, зарождение чувства: «Не смотри ты так неосторожно, я могу подумать что-нибудь не то!»… — не без ехидства пропел писодей.
— Да, действительно жалко! Уходит колорит эпохи, замечательного времени, когда на несправедливость можно было пожаловаться в партком, в крайнем случае — в райком. И не надо было нанимать киллеров, не надо было тащиться в суд, чтобы за пятьдесят тысяч долларов доказать, что у тебя украли тридцать. Хорошо, очень хорошо, Андрей Львович, что мы прорвались к Скурятину, а то бы вы узнали, что такое русский суд — долгий и неправый!
— А может, перебросить их в стройотряд? — предложил Кокотов, невольно увлекшийся кройкой и шитьем судеб придуманных героев.
— Ну-ка, ну-ка — поподробнее! — потребовал игровод.
— Борис едет туда, чтобы заработать на свадьбу с Юлией. Она ведь тоже небогата, из потомственной педагогической семьи. Там-то он и сходится с Ксенией, которая специально увязалась за ним…
— Отлично! А сцену грехопадения на природе мы позаимствуем у Левы… Ксюха берет Борьку за руку и силой уводит в ночные клевера. Ах, как я это сниму! Вы молодец, что вернулись из долин… Но есть одна закавыка.
— Какая?
— Когда происходят события? В девяносто втором… — сморщив лоб, прикинул Жарынин. — Но в девяносто втором не было уже никаких стройотрядов, была дикая инфляция, а на свадьбу зарабатывали, возя товар из Кореи.
— А если в восемьдесят восьмом? — предложил писатель.
— Тогда вряд ли дочка партбосса рассекает на «Тойоте».
— Верно, даже Виктор Цой ездил на «Москвиче»…
— Да и черт с ней, с «Тойотой», а тем более с вашим Виктором Цоем! Никогда не понимал этих его «бу-бу-му-му». Пачка сигарет. Дайте перемен! Получите! Хуже Цоя только Гребенщиков с Макаревичем. Ненавижу эти антисоветские гитарные посиделки на кухнях цековских домов! Ненавижу номенклатурных сосунков вроде Гайдара! Чтобы греть жопы не в Болгарии, а на Канарах, они разрушили великую страну и обобрали заслуженный народ, как раз когда впервые за столетия он начал жить более-менее прилично! Уроды! — Жарынин в раздражении отложил трубку в сторону.
— Знаете, у меня на этот счет свое мнение! — мягко возразил автор «Поцелуя черного дракона».
— По каждому поводу, коллега, иметь свое мнение так же невозможно, как отращивать новый член для каждой понравившейся женщины. Запомните эти слова Сен-Жон Перса. Куда надежней пользоваться мнениями умных людей. Ясно вам? Ладно, уговорили: Ксения ездит на «семерке». События происходят в восемьдесят девятом. Гипсовый трубач стоит возле школы. Боря и Юля — одноклассники. И запомните: искусство — это не микрохирургия, это вивисекция! Ви-ви-сек-ция! Итак, они встречаются возле гипсового трубача после двухмесячной разлуки. Борис как раз вернулся из стройотряда, подтянутый, обветренный, повзрослевший. Он в форме. Помните, Кокотов, стройотрядовскую форму? Лично я был похож в ней на британского колониального офицера, только без стека и пробкового шлема. Девушки укладывались штабелями. Но главное в другом: Борька обрел ту повелительную «самцовость», какая бывает у мужчин, спящих одновременно с несколькими женщинами. Однако наш юный герой — лишь начинающий пожиратель дамских сердец, и он чувствует смущение при встрече с Юлей, тем более у священного Гипсового трубача! Ведь это его первая измена. Кокотов, вы помните свою первую измену?
