— Европа не любит Россию, как уродливая коротышка — рослую красавицу! — изверг вместе с клубами дыма игровод.
— А если конкретнее? — поинтересовался Меделянский.
— Конкретнее? — насупился режиссер. — Про Ибрагимбыкова вы, надеюсь, слышали?
— В общих чертах… — поджал губы Гелий Захарович.
— Он оказался непростым парнем. Я его недооценил. Сюда приезжал Имоверов со съемочной группой…
— Ого! И сколько же это стоило? — вскинул седые брови создатель Змеюрика.
— Нисколько. Мой однокурсник — заместитель главного редактора. Помог по дружбе. Смонтировали роскошный сюжет про беззащитных стариков и наглого рейдера. Я сказал спич… неплохой, по-моему… — Жарынин сделал продуманную паузу, оставляя другим оценить его ораторский талант.
— Да, Дмитрий Антонович хорошо выступил! — подтвердил Огуревич.
— Особенно про тихую гавань талантов, — добавил Кокотов с сарказмом, тонким, как художественная резьба по рисовому зернышку.
— В общем, после такого сюжета просто бери и сажай! — подытожил игровод.
— Умный ход, — согласился Меделянский.
— Но Ибрагимбыков сработал на опережение. Он заплатил главному редактору, и тот вместо нашего сюжета пустил в эфир «джинсу» про доброго кавказского дядю, бескорыстно влюбленного в «Ипокренино». Заодно показали всей стране обвалившуюся штукатурку и сосиски размером с птичий пенис…
— Ну, вы уж скажете! — вяло возмутился директор.
— Не спорьте, Аркадий Петрович, хозяйство вы, прямо скажем, подзапустили. Я, конечно, понимаю: Сверхразум и все такое, но и на грешную землю надо хоть иногда спускаться, голубчик! — нестрого попенял ему Гелий Захарович.
— Но вы же знаете, — захныкал Огуревич, — после катастрофы с «чемадуриками» мы живем в долг. Старики с жилплощадью к нам почти не поступают. Корпоративные заезды из-за кризиса — редкость. Мемориальные скамейки почти не берут. Даже на ночь никто не останавливается — далековато от Москвы…
— Ой ли! — усмехнулся игровод.
— Ну, так… иногда… — потупился торсионный скиталец.
— Но вы же менеджер. Придумайте что-нибудь!
— Я и хотел за хорошие деньги гастарбайтеров во врачебные кабинеты и пустые номера заселить. По шесть таджиков в комнату. Но ветераны бунт подняли, собрали совет старейшин…
— Знаю, они мне телеграмму в Брюссель отбили.
— Правильно деды возмутились! — похвалил Жарынин. — Вы бы еще вьетнамцев сюда завезли. Они маленькие — их и по десять в комнату можно напихать.
— Почему сразу вьетнамцы! — обиделся Огуревич.
— Ну хорошо, с телевидением не получилось. Что вы еще предприняли? — глянув на часы, довольно строго спросил Меделянский.
— Вы к нам из Брюсселя с ревизией? — насупился игровод.
— Нет-нет… Я просто хочу понять ситуацию.
— Мы вышли на Скурятина! — мрачно объявил Жарынин.
— Ого! — оживился Гелий Захарович.
— Он очень хорошо нас принял, обещал помочь, — вставил Кокотов.
— Клипы показывал?
— Конечно!
— «Степь да степь»?
— «Средь шумного бала…»
— Добрый знак!
— Мы сыграли на его патриотизме, — добавил писодей.
— Ну, если сам начальник Федерального управления конституционной стабильностью обещал помочь, тогда о чем мы здесь говорим? Мне, кстати, в Москву пора, у меня переговоры с наследниками Шерстюка. Такой тихий, скромный, талантливый был дедушка — и такие наглые, ненасытные внуки! А кому именно Скурятин вас поручил?
— Дадакину.
— Скверный знак.
— Вы знаете Дадакина?
— Еще бы! Сколько же он взял с вас за доступ к телу?
— С нас? Нисколько, — гулко рассмеялся Жарынин. — Один хороший человек провел нас бесплатно.
— Друг Высоцкого! — уточнил Кокотов, волнуясь, что его вклад в спасение «Ипокренина» недооценят.
— Бесплатно? Странно! — промямлил Гелий Захарович, и на его морщинистое лицо легла лиловая тень тяжелой финансовой утраты. — И что же Дадакин?
— Оказался предателем.
— Что вы говорите? — У создателя Змеюрика явно отлегло от сердца.
— Увы! Как сказал Сен-Жон Перс, «космополитизм начинается там, где деньги, а патриотизм заканчивается там, где деньги». В общем, наш бдительный Андрей Львович пошел на романтическое свидание и застал Дадакина у дальней беседки…
— …С Ибрагимбыковым. Они о чем-то договаривались! — живо перебил писодей, понимая, что настал его звездный миг. — Был еще и третий, по-моему, главный, но он не выходил из машины, и лица я не видел. Ибрагимбыков явно что-то пообещал Дадакину…
— Что именно?
— А тут и к гадалке не ходи: землю пообещал, — усмехнулся Жарынин. — Земля-то золотая! Оттяпают, как «Небежин луг», и построят именье. Места заповедные, лес, пруды, минеральная водичка…
— А при чем тут «Небежин луг»? — хором вскричали Огуревич и Меделянский.
— Но ведь вы же его продали?
— А на что было кормить стариков? — горестно напряг щеки директор.
— Попросили бы помощи у Союза служителей сцены! — предложил Кокотов.
— У ССС? — нервно вскрикнул Аркадий Петрович.
— У Борьки? — скривился игровод. — Ха-ха!
Андрей Львович вспомнил лицо председателя ССС Бориса Жменя, круглое, холеное, нежно-жуликоватое, и понял, что ляпнул глупость.
— Ну, а вы пытались хотя бы связаться с Дадакиным? — спросил Меделянский.
— Разумеется. Он был холоден и сказал, что Скурятин внимательно ознакомился с проблемой и послал всех нас в суд, — ответил Жарынин. — Сначала я решил, что это самодеятельность Дадакина, и позвонил Тамаре…
— Оч-чень интересная женщина! — Сатирическая улыбка озарила морщины Гелия Захаровича.
— Вы ее знаете?
— Конечно! Я бывал у Эдуарда Степановича, предлагал сделать моего Змеюрика эмблемой зимней Олимпиады в Сочи.
— Ну и? — насторожился Огуревич.
— В целом идея ему понравилась, но этот мерзавец Дадакин сказал, что зимой змеи обычно спят. Если бы летняя Олимпиада — тогда другое дело. А что вам ответила Тамара?
— Ничего.
— Понятно.
— А потом еще и Вова из Коврова…
— Минуточку, так вас Мохнач провел к Скурятину? — озаботился Гелий Захарович. — Бесплатно?
— Нет, не бесплатно. Я обещал снять его подружку в нашем фильме.
— Боже, как мелко!
— Ну почему же мелко? — возразил, багровея, игровод, — Не всем, как вам, удаются вечные образы! Иные довольствуются массовкой на заднем плане. Кстати, на Марс хотят отправить платиновую пластину с изображениями главных достижений земной цивилизации. Я бы на вашем месте добивался, чтобы там обязательно оттиснули Змеюрика!
