Там, где труднее и круче пути,
Гайдар шагает впереди…
И вот она опять, глумливая паутина судьбы! В середине девяностых Кокотов, получив деньги за первый эротический роман Аннабель Ли «Кандалы страсти», отправился на вещевой рынок в Лужники покупать себе ондатровую шапку. Он долго бродил по тряпичному лабиринту, разглядывал, примерял, приценивался, сомневался, боясь кроликов, которых, как уверяли, можно подделать даже под шиншиллу, а уж ондатра из этих ушастых меховых хамелеонов получается такая, что и скорняк-то сразу не разберется. Андрей Львович характером пошел в мать и совершенно не умел наслаждаться медленным восторгом покупательства. Светлана Егоровна — та иной раз могла расплакаться оттого, что присмотрела вещь, даже полюбила, а деньги заплатить не хватает решимости. Нет, не от жадности, а от какого-то странного паралича воли, нападавшего на нее возле прилавка. Впрочем, сын смог отыскать верный способ борьбы с этим наследственным недугом: в тот момент, когда надо было принять решение и отсчитать деньги, он выпивал двести водки и вскоре обретал веселую, даже залихватскую решимость…
Избрав наконец-то шапку, Кокотов увидел, как старуха, одетая в китайский пуховик и закутанная в оренбургский платок, тащит по узкому проходу тележку с продуктами первой необходимости: бутерброды, пирожки, напитки — в том числе алкогольные. Продавцы делали ей небрежные знаки: она подкатывала к прилавку, доставала термос, пластмассовые стаканчики и наливала. В зависимости от заказа: чай, кофе или водку. Выдавала по требованию бутерброды и пирожки. Женщины чаще просили чай. Мужчины кое-что покрепче. Кокотов, когда старуха с ним поравнялась, тихо молвил: «Мне бы водчонки, бабуля!» — и протянул деньги, те самые, первые капиталистические, с множеством нолей, похожие на пестрые билеты жульнической лотереи. «Бабуля» стала наливать в пластмассовый стаканчик, и тут он узнал в ней Людмилу Ивановну.
Его былая напарница, конечно, постарела. Но не это главное! Она, как бы поточней выразиться, унизительно обессмыслилась. Да, именно обессмыслилась. Впрочем, тогда это произошло почти со всеми, в том числе и с автором «Кандалов страсти». Он, вдруг испугавшись, что его сейчас узнают и надо будет разговаривать, вспоминать, охать, — отвернулся, быстро выпил, ощутил прилив покупательской отваги и расплатился за шапку, которая к концу зимы облезла так, словно меховые изделия тоже болеют стригущим лишаем. А от водки у него через два часа страшно разболелась голова — видимо, Людмила Ивановна для прибытка торговала жуткой, почти опасной для жизни дешевкой.
Но в то пионерское лето она была еще, так сказать, на излете женской ликвидности, много рассказывала про своего мужа Валерия, тоже инженера, увлекавшегося йогой и карате. Почти каждый вечер напарница бегала после отбоя в директорскую приемную — звонить в Москву. И по тому, с каким лицом она оттуда возвращалась, с какой силой поутру шлепала пионеров свернутой газеткой, становилось ясно, насколько прилежно Валерий в ее отсутствие соблюдает режим супружеской благонадежности.
Кстати и об этом… Во времена войны заводили полевых жен и даже целые полевые семьи, в пионерском лагере тоже были свои любовные союзы, иногда краткосрочные, иногда многолетние. К примеру, Ник-Ник, ездивший в «Березку» физруком с незапамятных времен, имел древний амур с поварихой Настей, и все уверяли, что двое детей у нее от мужа, а один от физкультурника. Старвож Игорь состоял в давней связи с баянисткой Олей. Один раз за лето внезапно приезжала его жена, особым чутьем угадывая сокровенный момент и обязательно застукивая их в интересном уединении, устраивала дикий скандал, пыталась порвать баян, называя при этом мужа «вонючим губошлепом», а Олю — «б…ю с гармошкой». Разнимали дерущийся треугольник всем педагогическим коллективом, и никто не мог понять две вещи: во-первых, почему жена приезжает только один раз за целое пионерское лето, но, как говорится, тютелька в тютельку? Во-вторых, почему бездетный Игорь не разводится с драчливой супругой и не женится на Ольге, которая куда моложе и пригожей своей законной соперницы? Тайна!
Да что там Игорь! Даже самодержица лагеря, царственная Зэка, как и все царицы, имела слабость по мужской части. К ней изредка на черной «Волге» наведывался высокий чин из министерства, Сергей Иванович, — якобы для проверки оздоровительно-воспитательного процесса. Однажды Кокотов помчался искать пионера, улизнувшего на Оку… (О, это действительно было самое страшное, ночной кошмар воспитателей и вожатых! Каждый педсовет начинался леденящими цифрами детской «утопаемости» в летних оздоровительных учреждениях. Вот и опять: в таком-то лагере на Волге утонул ребенок, а в другом, на Оби, захлебнулись сразу двое, но одного успели откачать. Халатного педагога повязали тут же: пять лет общего режима…) В тюрьму Кокотову очень не хотелось, он ринулся по следу нарушителя водной дисциплины и вдруг увидел на высоком берегу сидящих под березкой Зою и Сергея Ивановича. Чиновник был в костюме и галстуке, но снял ботинки с носками и выставил к ласковому июньскому солнышку босые ноги. Зэка тоже была в своем руководящем темном платье, зато на голове у нее красовался венок из золотых одуванчиков. Они молча смотрели на искрящуюся воду с какой-то взаимной нежной грустью. Забыв про пионера, будущий писатель затаился в кустах в надежде увидеть, как они хотя бы поцелуются… Вообще-то эти страсти-мордасти сорокалетних людей казались тогда юному Андрею Львовичу чем-то смешным и неестественным, вроде юбилейного забега героев Перекопа.
В лагере шептались, что Сергей Иванович и Зэка когда-то работали в одном горкоме. И у них случилось. Не на бегу, между работой и домом, а по-настоящему. Она хотела, чтобы он развелся с женой, и тоже собиралась уйти от мужа, забрав дочь и оставив ему сына. Оступившихся горкомовцев вызвали и объяснили: или любовь, или карьера. Они выбрали любовь, потому-то Сергей Иванович и ушел из партийной системы в министерство. Но тут Зоин муж, военный химик, попав на испытаниях под утечку, стал инвалидом. И она твердо сказала, что теперь развестись не может. И все осталось как есть. Зэка согласилась на хлопотную должность директора лагеря, а Сергей Иванович приезжал к ней при каждом удобном случае. Когда он на открытии смены, стоя на низеньком подиуме возле флагштока, говорил выстроившимся в каре бело-красно-синим пионерам энергичные и бессмысленные речи об ответственном детстве, отданном Родине, Зэка смотрела на него так, словно любимый мужчина читал стихи, посвященные ей персонально… Кстати, они так тогда и не поцеловались, продолжая смотреть на быструю и невозвратимую, как жизнь, Оку. Он всего лишь взял ее за руку…
А пионер, пока любопытный вожатый сидел в кустах, успел накупаться и вернулся в корпус. Распознав преступника по мокрым от нырянья волосам, Людмила Ивановна зверски отлупила его свернутой газеткой. Понять ее можно: несчастная женщина звонила несколько раз домой и не смогла застать мужа-каратиста не только вечером, но и утром…
Глава 26
Как Андрей Кокотов стал мужчиной
После открытия смены был, как обычно, вожатский костер на знаменитой поляне, где, видно, еще с довоенных времен разводили пионерские огневища. Столб пламени, завывая, поднимался выше деревьев, а искры сыпались в ночное небо и смешивались со звездами. Зэка подняла стакан вина и произнесла длинный тост об огромной ответственности, лежащей на людях, работающих с детьми, выпила, попросила всех быть умеренными и ушла, давая подчиненным возможность отдохнуть и расслабиться.
