— Нашел…
— Да что вы! И где же?
— На Оке.
— Что вы там делали?
— Пионера искал.
— В каком смысле? Что вы мне голову морочите! — Михаил Николаевич начал сердиться.
— Дети иногда, очень редко, убегают на реку купаться, так сказать, в индивидуальном порядке. Мы это решительно пресекаем! — спокойно разъяснила Зэка. — А на берегу туристы часто вещи забывают. После пикников…
Ларичев посмотрел на директрису долгим взглядом.
— Допустим, майку вы нашли. А вот эту полоску на лбу тоже нашли? — он снова постучал пальцем по фотографии.
Ища подсказки, я посмотрел на Зэка, но ее лицо было непроницаемо, как у человека, сидящего в президиуме.
— Полоска эта моя… — сознался я, не в силах ничего придумать…
— Все-таки ва-аша! — сочувственно кивнул чекист. — И это слово вы сами написали?
— Сам…
— Тогда я вас, Андрей Львович, снова спрашиваю: почему вы нарядились именно хиппи? Вот это кто? — он ткнул в Людмилу Ивановну, изображенную на снимке.
— Выглядела, она, кстати, уморительно! — улыбнулся Андрей Львович. — Глаз закрыт черной повязкой, на груди переходящий красный вымпел «За образцовую уборку территории», а на голове белая курортная шляпа с бахромой. Помните, в Сочи такие продавались?
— Помню, — кивнул Жарынин. — Грузинские цеховики их строчили.
— Это кто? — повторил чекист.
— Это воспитатель первого отряда Шоркина, между прочим, отличник народного образования, — голосом, каким в телефоне сообщают точное время, ответила вместо меня директриса.
— Вижу, что отличница! — кивнул Ларичев. — И на карнавал оделась как положено нормальному советскому человеку. Пираткой! Никаких вопросов к гражданке Шоркиной у меня нет. А вот почему вы, Кокотов, в хиппи нарядились? Почему?
— Потому что хиппи — это вызов буржуазному обществу, протест против лживой морали мира чистогана! — выпалил я то, что прочел недавно, кажется, в «Комсомольской правде» или в «Студенческом меридиане». — Я хотел морально поддержать передовую молодежь Запада. Понимаете?..
— Понимаю! — ухмыльнулся Михаил Николаевич. — Give the world a chance! Так?
— Ага…
— А это кто? — профессионально чуя что-то, он показал пальцем на торчащие уши Таи.
— Это наша художница. Таисия Носик. Выпускница полиграфического института. Комсомолка. И поверьте, в подпольной организации зайцев она не состоит… — ответила Зэка все тем же телефонным голосом, но с еле уловимой иронией.
— А я, не удержавшись, хрюкнул от смеха. Нет, не из-за подпольной организации зайцев. Из-за Таиной фамилии. Я ее не знал. Мне вдруг стало легче оттого, что женщину, которая обозвала меня «сосунком», зовут Носик. Представляете, — Тая Носик! Михаил Николаевич тоже захохотал, приговаривая: «Подпольная организация зайцев. Ну, скажете тоже! Ну, вы даете!» Смеялся он долго, даже достал платок, чтобы вытереть выступившие слезы. Наконец чекист успокоился, посерьезнел, посмотрел на меня в упор покрасневшими глазами и приказал:
— Руки покажите!
— Что?
Он неожиданно и больно схватил меня за запястья и вывернул так, чтобы видны были внутренние локтевые сгибы.
— Вены проверял! — радостно закивал Жарынин.
— Конечно! Но я тогда ничего не понял. Я вообще тогда этого не знал. Я догадался, что Тая со своим Данькой курила траву, только много лет спустя, когда сам попробовал…
— Ну и как вам, кстати? — полюбопытствовал режиссер.
— Кошмар! Голова потом неделю трещала…
— Андрей Львович! — вдруг со зловещей теплотой спросил Ларичев. — Вы хотите закончить институт?
— Хочу… — похолодел я.
— Тогда скажите правду! Последний раз вам предлагаю!
Я снова поглядел на Зэка. Но ее лицо было скорбно непроницаемо.
— Я сказал правду… — словно откуда-то из пространства прозвучал мой обреченный ответ.
— Ладно, Кокотов, идите! — устало махнул рукой Михаил Николаевич. — И не наряжайтесь больше хиппи! Никогда. Поняли?
— Понял.
— Шагайте! А мы тут с Зоей Константиновной о зайцах побеседуем.
Я ушел…
— И это все? — разочарованно спросил Жарынин.
— Конечно нет. Когда Ларичев уехал, Зэка меня снова вызвала, металась по кабинету, кричала, почти плакала, говорила, что я чуть не погубил свою молодую жизнь. А она из-за меня и этой рыжей дурочки Носик, путающейся с патлатыми негодяями, чуть не лишилась партбилета. Потом директриса успокоилась, села и объяснила, что благодарить надо, конечно, Сергея Ивановича, он позвонил буквально за десять минут до появления чекиста и предупредил об опасности, даже подсказал, как в такой ситуации следует себя вести. И объяснил, что произошло.
А случилось вот что: фотографии карнавала, сделанные Женей, отправили в министерство, а там из них слепили стенгазету типа «Здравствуй, лето, здравствуй, солнце!» и вывесили возле профкома. Родители ходят мимо, смотрят, радуются, как их детишки весело отдыхают. И все бы ничего, но тут, будто на грех, в Москве хиппи провели, или только собирались провести, шествие с политическими лозунгами. Демонстрацию, конечно, прихлопнули в зародыше. Следом, буквально на другой день, от передозировки икнул хиппующий внук охренительного начальника, чуть ли не члена Политбюро. Вот тогда и завертелось: постановили «покончить с отдельными нездоровыми явлениями в молодежной среде», подняли на ноги КГБ, милицию, добровольные народные дружины. А теперь вообразите, что мог подумать мирный министерский особист, увидав в стенгазете вверенного ему объекта фотографию самого настоящего, живого хиппи, свившего себе гнездо в детском учреждении? Караул!
— Ну, ты все понял теперь, хиппи? — спросила Зэка, мягко потрепав меня по волосам.
— Понял…
— Ты извини, что я тогда тебе про человека в метро не поверила! Кстати, если хочешь, можешь и на следующую смену остаться поработать. У тебя какие планы?
— Никаких.
— Оставайся! Я тебе даже немного зарплату прибавлю, как ветерану педагогического труда, — она улыбнулась.
— А Тая останется? — спросил я.
— Нет, не останется. Выбрось ее из головы! Андрей, ты хороший, честный мальчик. Эта девица не для тебя. Поверь! Она уже уехала.
— Как — уехала?
— Я ее уволила. По собственному желанию. Вчерашним днем. Кстати, во вторую смену на четвертом отряде будет работать твоя однокурсница. Обиход. Елена. Знаешь такую?
— Знаю.
— Остаешься?
— Спасибо, — кивнул я, — остаюсь…
— Молодец! Но волосы постриги! — Она снова потрепала меня по голове, на этот раз повелительно. — Немедленно!
