Вернувшаяся из садика Светка, увидев выгнувшего спину котенка, скупо отметила:
– Не тот.
– Другого не будет, – жестко сказала Люся, вспомнив поход в подвал, блошиные укусы и царапающуюся под струей воды намыленную живность.
– Ты его кормила? – оживилась Светка.
– Без тебя он ничего не ест.
– Да-а-а? – изумилась девочка и сменила гнев на милость.
Черная мордочка котенка покрылась молочными каплями, которые зверек стряхивал, смешно вздрагивая головой и чихом топорща усы. Котенка много раз ставили в блюдце с молоком всеми четырьмя лапами, но он не понимал, чего требует маленькая хозяйка, и жалобно мяукал.
– Не ест, – тоскливо произнесла Светка.
– Давай по-другому, – предложила Люся и, обмакнув палец в молоко, дала облизать.
Кошак адекватно отнесся к предложенному способу и заработал шершавым языком. Светка впервые за последнее время с уважением посмотрела на мать.
– Это мальчик? – спросила млевшая от удовольствия любительница животных.
– Не знаю. Папа разберется.
– Разберется ваш папа, – проворчала мама Лена и поднесла котенка к лицу. – Пацан.
– Кто? – уточнила недоверчивая Светка.
– Мальчик, – перевела Петрова.
– Ма-а-аль-чик, – с хрипотцой посмаковала девочка. – Как его зовут?
– Никак.
– Так не бывает, – возразила Светка.
– Бывает. Просто надо придумать имя. Тебе какое нравится?
– Павлик, – хихикнула Светка.
– Нельзя. Оно занято. Барсик? Мурзик? Васька? Черныш?
– Мальчик, – предложила Светка.
– Это скучно. Выйдешь на улицу, будешь его звать, и все мальчики начнут откликаться.
– Тогда… – девочка на секунду задумалась. – Ганс.
– Ганс?
– Да, Ганс.
Петрова решила не оспаривать выбор дочери и согласилась.
– Точно чокнутые, – бурчала себе под нос мама Лена. – У ребенка до сих пор нет имени, одно отчество, а они кошаку выбирают.
– Света, – лукаво улыбнулась Люся, – а как сестренку назовем?
– Роза, – буркнула Светка, не оборачиваясь.
– Может, Аня? Или Ира? Или Катя? – гнула свою линию Люся.
– Нет, Роза. Ты сказала, она красивая, – припомнила девочка разговор с матерью.
Имя Петровой не понравилось, она ждала возвращения Павлика, чтобы обсудить поступившее от Светки предложение. Отец, склонный к претенциозности, выбором остался доволен. Люся смирилась, и в семье Жебетов расцвела Роза. А через три недели на коже остальных членов семьи расцвел стригущий лишай.
– Какой ужас! – запаниковала мама Лена перед отъездом.
– Какая безответственность! – осудил Павлик самоуправство жены.
– Какое счастье! – обрадовалась Светка, невзирая на обритую голову, источающую серно-дегтярный запах.
Больше всех повезло Люсе: красный контур лишая расползся на ее щиколотке как раз в том месте, где Ганс обычно терся своим черным боком.
– Я его выкину! – орал Жебет, пиная диверсанта в богатый на сюрпризы бок.
– Не выкинешь, – спокойно парировала Петрова.
А Светка, с тоской прислушивавшаяся к родительским стычкам, ловила измученного ее же ласками кота и запиралась в комнате, припирая дверь стульями. Ганс, утомившийся от обработки, с сожженным йодом боком, носился по комнате кругами, истошно орал и зависал на ковре, как летучая мышь. Исцарапанная Светка стаскивала животное с ковра и, сжав до реберного хруста, обещала:
– Мама тебя вылечит.
Ганс, собственно, особо по этому поводу и не переживал, но всякий раз, завидев Петрову на горизонте, предпочитал схорониться в недоступном для человека месте. Объявлялась облава – и три запертые в карантинном плену женщины окружали бедное животное, не давая ему ни единого шанса. Теперь возвращения Жебета с работы Ганс ждал, как прихода Мессии. И только Павлик переступал порог квартиры, внимание проштрафившихся целиком и полностью отдавалось ему. Так женское население платило отцу семейства за невмешательство в дела отдельно взятого бабьего царства.
– У Розы ничего не появилось? – задавал Павлик дежурный вопрос и, не поверив Люсе, шел лично осматривать девочку. Она, судя по всему, Павлику нравилась. Во-первых, ему улыбалась. Во-вторых, в отличие от Светки, молчала. В-третьих, у девочки было благородное имя: Роза Павловна Жебет.
Преисполненный гордости, отец садился за стол, брезгливо и тщательно вглядываясь в открытые по локоть руки тещи, выставлявшей перед ним явства, которые источали дивный аромат. Заткнув салфетку за ворот, Жебет ужинал, с этой же салфеткой потом двадцать минут лежал на диване, а потом отправлялся на ежевечернюю прогулку в компании с полуторамесячной дочерью.
– Возьми с собой Светочку, – просила мужа Петрова.
– Ты же с ней днем гуляла.
– Ну и что?! Свежего воздуха много не бывает. Пусть пройдется.
– Я планировал заглянуть к бабушке.
– Загляни, – соглашалась Люся. – Света тебе не помешает, заодно с Верой Ивановной пообщается, они давно не виделись.
– Люда, – набирал воздуха Павлик. – Ты, как маленькая, ей-богу. Мы с Розой идем в гости к пожилому человеку. Зачем ей тащить всякую заразу?
Зараза в этот момент посверкивала глазами и, сжав зубы, шипела:
– Очень надо…
Злилась Светка по-взрослому: долго и с удовольствием. Люся пыталась уделять старшей дочке как можно больше внимания, но при всем желании это не всегда получалось. Каждый вечер, покормив Розу и перепоручив ее Павлику, Петрова отправлялась в Светкину комнату и оставалась там до того момента, пока дочь не заснет.
– Кого ты больше любишь? – начинала допрос лежавшая в кровати девочка. – Розу? Папу? Ганса? Или меня?
– Конечно, тебя. Только никогда об этом Розе не говори.
– Почему?
– Потому что ей будет обидно, что есть девочка, которую любят больше.
– Это меня? – снова уточняла Светка.
– Тебя. Как старшую дочь я люблю тебя больше всего на свете, – изо всех сил изворачивалась Люся.
– А Гансу можно сказать?
– Гансу можно.
– Когда баба уедет?
– Скоро.
– Ты меня в садик отдашь?
– Да.
– А Розу?
– Розу – бабе Вере.
– Я тоже хочу.
Петрова не могла сказать дочери о том, что баба Вера категорически против такого альянса, поэтому продолжала врать, увлекаясь все больше и больше.
– Давай. Только потом обратно не просись.
