Там ее ожидали не только сводные родственники, но и многочисленные соседи.
– Люся, посидишь? Я на часок-другой.
– Люся, накорми его…
– Люсь, вечером побудешь?
Люсь, Люсь, Люсь, Люсь… Люся не отказывала никому. Сидела с больным соседским мальчиком, кормила живших с ней на одной лестничной клетке близнецов, гуляла с толстыми карапузами и вечеряла с грудными младенцами. На вопрос «зачем» отвечала бесхитростно:
– Я была им нужна. Они меня любили.
«Какого черта?! – хотелось крикнуть младшей подруге. – Они тобою пользовались!»
– Да, родители пользовались, но дети-то любили.
Наверное. Просто Люся нашла точку примыкания к миру себе подобных. И подобные ценили бесплатную няньку не только за ее готовность прийти на помощь, но и за умение держать язык за зубами. Последнее качество дорогого стоило. Каких только сумасшедших тайн невольно не касались Люсины ручки! Какие только формы человеческой низости не отражались в выпуклых стеклах ее очков! Отражались и отлетали прочь.
Вокруг Петровой разыгрывались семейные драмы: муж спал с соседкой, жена – с ее сыном, девочки теряли невинность, даже не успев дождаться прихода первых месячных, мальчики спивались в дворовой беседке. Измены, предательства, зависть, приходы участкового, вызов реанимации к вынутому из петли, отравившемуся денатуратом, драки, порой и убийства. В сопровождающих документах указывали: «На бытовой почве». Вот такое житейское море плескалось у края маленького островка, на котором, окруженная толстыми карапузами, стояла Люся Петрова, уже фактически в белом халате, с которого скатывались мутные капли.
Выбор профессии оказался легким делом. Сфера приложения – дети. Направление – педагогика или медицина. Город – любой. Точнее тот, на билет до которого хватит денег.
Петрова схватилась за голову, поставила крест на лугах, полях и реках нелюбимого шахтерского края, засела за книжки и феерически окончила ненавистную школу.
Опомнилась в очереди за железнодорожными билетами и, тщательно изучив с подругой расписание проходящих поездов, висевшее над головой, решила: «Пусть будет Одесса».
Кстати, выбор пал на Одессу не только благодаря Люсиной интуиции, но и по вполне объективным причинам: денег девочкам хватило только до нее.
Поезд, на котором две беглянки прорывались в новую жизнь, тянулся на удивление медленно. За окнами плавно проплывали деревеньки, поля, бесконечные перроны. Над землей поднимались пыльные волны. Пыль проникала всюду: в открытые окна вагона, в жующие рты, в слезящиеся от жаркого солнца глаза.
Народ скучал, обливался потом и раздражался. Тело прилипало к дерматиновому покрытию полок, издавая предательский звук: «Брли-ли-ппп». По вагону струился запах хлорки, которой веселые проводницы щедро посыпали места общего пользования. К стойкому сангигиеническому аромату примешивался запах дешевого табака и немытого тела.
Впрочем, Люсе это было все равно. Запахи она не чувствовала давно. Шахтерские поселки и города – территория, заселенная аллергиками. И нос Петровой, на котором восседали периодически соскальзывающие очки, нашел свой способ борьбы с глобальным бедствием, неожиданно наступающим ринитом – отказался воспринимать все запахи, способные вызвать извержение аллергического гейзера. Из всех внешних раздражителей Люсе досаждала только пыль. От нее началось слезотечение, поэтому Петрова время от времени снимала очки и краешком клетчатого платочка протирала уголки глаз. Завидев в конце вагона согнувшуюся в пояснице проводницу, Люся просто смыкала веки и подсматривала за процессом. Последний представлял для нее реальную опасность. Махрящейся на конце толстой палкой, в далеком прошлом соломенным веником, проводница тыкала в жестяное ведро, полное грязной воды, а потом щедро кропила пол вагона, добиваясь невиданной в это жаркое время свежести. Свежесть не наступала, зато пыль уплотнялась и скатывалась на полу микроскопическими комочками.
Подруга Валя – полная дебелая девушка – периодически постанывала и, подобно изнемогающему на плите чайнику, со свистом выдувала из себя пар. Тощая Петрова смотрела на нее с сочувствием, но молча: ни о чем другом, кроме проклятой духоты, Валентина говорить не могла. Она то ложилась на влажную постель, то поднималась, то обмахивалась свернутой веером газетой, то обтирала себя серым вафельным полотенцем.
– Ва-а-аль, шею натрешь.
– Уже натерла, – пожаловалась подруга.
– Ну не три тогда, – дала ценный совет Петрова.
– Не могу, обливаюсь…
– Прекрати пить воду, – не унималась Люся.
– Жа-а-ар-ко, – стонала полная девушка.
– Мне тоже жарко. Всем, Валя, жарко.
Та ничего не ответила, посмотрела на Петрову и повалилась на полку. Первой на ее падение отреагировала проводница, остановившаяся в проходе со своим кропилом:
– Ну вот, завалилась, – как-то весело и с любопытством сказала она.
– Что? – Петрова открыла глаза.
– Подруга твоя завалилась, – уже сурово повторила проводница. – Давай, делай что-нибудь.
– А что делать? – растерянно переспросила Люся.
– Откуда я знаю? Я не доктор.
– Я тоже не доктор. Пока не доктор.
– Водой сбрызни.
Петрова недоуменно посмотрела на советчицу:
– Холодной?
– Ну, сбрызни холодной, – ответила теряющая интерес проводница.
Люся бросилась со стаканом к окошечку с питьевой водой. Напрасно. Воды в никелированном кранике не было ни капли.
– В туалете налей, – советовало уже все население вагона, столпившееся у купе Петровой.
Суровая проводница держала оборону.
– Отойдите, – давила она грудью любопытных. – Кому сказала? И так духота страшная, дышать нечем.
Пассажиры не унимались: изощрялись в рекомендациях, а те, что постарше, рассуждали о слабости молодого поколения и искренно недоумевали, кто же будет родину защищать.
Холодной воды не нашлось и в умывальнике. В запасе у Петровой оставался только титан с кипятком. И Люся не растерялась – нацедила полстакана и начала пробираться с ним сквозь галдящую толпу.
– Ты чо несешь? – грозно приветствовала проводница Петрову.
– Холодной не было, – оправдывалась Люся, – только кипяток. (Для подтверждения стакан был задвинут проводнице практически под нос.)
– Сдурела, что ли, девка? Ты ж ее обваришь!
– Пусть остынет, – не сдавалась Петрова.
– Пока он стынет, твоя подруга остынет, – неожиданно изрекла каламбур проводница.
– Да вы что?! – задрожала будущая абитуриентка.
– Да ничто! – победоносно ответила тетка и, прищурившись, посмотрела на стоявшее между ног ведро с грязной водой.
Петрова перехватила взгляд и возмутилась:
