Прием сработал. Нападающие словно растворились в темноте, и
Бойцов перевел дух. Теперь нужно постараться разминуться с милицией.
Ему очень хотелось подойти к Каменской и заговорить с ней.
Интересно, испугалась ли она? Есть ли у нее при себе оружие и собиралась ли она
им воспользоваться? Поняла ли, что произошло? Если бы можно было сейчас
поговорить с ней, многое прояснилось бы. Если бы можно было…
Но было нельзя.
11
На следующее утро Вадим Бойцов доложил о происшествии своему
начальнику. Супрун выглядел очень довольным.
– Отлично, – говорил он, сплетая и расплетая
длинные пальцы крупных холеных рук. – Значит, разработчик прибора уже
сбегал к Мерханову и нажаловался на нашу птичку. А Мерханов, человек горячий и
решительный, ждать, естественно, не хочет и собирается разобраться с ней
кардинальным образом. Вот и пусть себе разбирается. Твоя задача, Вадим, не
допустить, чтобы его люди сделали какую-нибудь глупость. Я ничего не имею
против того, чтобы Каменскую убрали с глаз долой, но сделано это должно быть
так, чтобы никто не сумел докопаться до подлинных причин. Ты меня понял? Ты
вчера поступил абсолютно правильно, так и действуй в дальнейшем. Ходи за ней по
пятам и следи, чтобы покушение было идеально подготовлено. Осечек быть не
должно, иначе мы никогда не получим прибор. Уберем Каменскую руками Мерханова,
а сами мараться не станем. Согласен?
Бойцов молча кивнул, глядя в лицо Супруну серыми холодными
глазами. Лицо его, по обыкновению, ничего не выражало, и Супрун не понял,
поддерживает ли подчиненный его план. Но это не особенно беспокоило Игоря
Константиновича. Он знал, что Вадим никогда не самовольничает и не нарушает
указаний начальства. Он человек исключительно дисциплинированный. А что он при
этом думает, никого не волнует. Да и что он может думать такого особенного?
– Кстати, дружок, ты сделал то, о чем я тебя просил? Разобрался,
почему Каменская и Чистяков решили пожениться?
– Пока нет, Игорь Константинович. Я думаю, что на этот
вопрос может ответить только сама Каменская. По всем нашим данным, она особа
скрытная и ни с кем не делится, тем более такой… интимной информацией.
– Ну так познакомься с ней и выясни. Что ты как
маленький, ей-богу! – внезапно разозлился Супрун. – Неужели тебе
нужно подсказывать такие простые вещи?
– Мне бы не хотелось с ней знакомиться. Это помешает
мне следить за ней, ведь она будет знать меня в лицо.
Лицо Супруна окаменело. Что он себе позволяет, этот пацан?
Он что же, полагает, что Супрун сам этого не сообразил? Ничтожество.
– Ты – старший группы. Это я тебе напоминаю, если ты
забыл. И когда я говорю тебе «сделай», это не означает, что ты должен кидаться
выполнять все сам. Поручи кому-нибудь. Ты отвечаешь за исполнение, за конечный
результат. А уж как ты будешь исполнять мои задания, это твое личное дело. И
если ты этого не понимаешь, то, выходит, рано я тебя двинул на повышение,
руководитель из тебя никакой.
Бойцов молчал, не отводя прямого взгляда от глаз начальника.
От этого взгляда Супруну стало не по себе. Да, он безусловно доверял Вадиму. Он
ценил его профессионализм. Он верил в его чисто человеческую порядочность. Но
он никогда не мог его понять.
Глава 10
1
Как почти у каждого человека, у Вадима Бойцова был свой
скелет в шкафу. Но в отличие от большинства людей его скелет постоянно
напоминал о себе, и более того, стремился выпасть из шкафа в самое неподходящее
время, выставив на всеобщее обозрение тщательно скрываемый секрет. Секрет этот
состоял в том, что Бойцов боялся женщин. Боялся до внутренней дрожи, до с
трудом сдерживаемой истерики. И добоялся в результате до того, что врачи
называют психогенной импотенцией. Самое странное заключалось в том, что Вадим
был абсолютно здоров физически и чрезвычайно вынослив как сексуальный партнер.
Женщины с самого детства были для него окутаны завесой
тайны, и приподнять эту завесу нельзя было даже и мечтать. Его мать была
театральным критиком, и это почему-то наложило сильный отпечаток на весь уклад
жизни их семьи. Вадик был начисто лишен всех тех мелочей, из которых для него
складывалось понятие «дом» и «семья». Мама ходила в театр каждый вечер, поэтому
спать его укладывал отец, и вечерняя сказка, и вечерний поцелуй тоже были
отцовскими. Мама приходила далеко за полночь, а по утрам спала до
десяти-одиннадцати часов, поэтому будил его утром и кормил завтраком тоже отец,
он же первое время провожал мальчугана до школы.
Зато когда Вадик возвращался после уроков, мама обычно
бывала дома. Но это вовсе не означало, что она, как тысячи других матерей,
имеющих детей-школьников, кидалась к сыну с вопросами об успехах и отметках и
кормила его обедом. Вовсе нет. Она сидела на кухне и что-то быстро печатала на
машинке, не выпуская изо рта сигарету, а вернувшегося из школы сына
рассматривала как досадную помеху своему творческому процессу. Ей и в голову не
приходило прекратить работу, чтобы освободить стол на кухне и покормить
ребенка. Нет, зачем же? Мальчик вырос вполне самостоятельным, он может
тихонько, не мешая матери, разогреть обед и унести еду в свою комнату, потом
вернуться, ступая на цыпочках, сполоснуть тарелку под краном и поставить ее на
место.
Отметки сына ее тоже не интересовали. Какая разница, что
стоит у него в дневнике? Лишь бы был здоров и не шлялся по подворотням с плохой
компанией. Класса примерно до третьего Вадик наивно пытался обсуждать с матерью
свои школьные дела, показывал ей дневник с пятерками, хвастался хорошими
успехами на уроках рисования и труда. У него и в самом деле были золотые руки,
и изготовленные Вадиком Бойцовым забавные игрушки и поделки из года в год
занимали главное место на школьных выставках и завоевывали призы. Но мама и на
это внимания почему-то не обращала.
Она вообще была непонятной Вадику и оттого загадочной, как
заколдованная принцесса, превращенная злой колдуньей в нервную сумасбродную
истеричку. Однажды Вадик проснулся среди ночи и услышал доносящиеся из ванной
отчаянные рыдания. Он испуганно побежал в комнату к родителям. Отец лежал в
постели и курил, не зажигая света.
– Папа, что случилось? – спросил мальчик.
– Ничего, сынок, все в порядке, – спокойно ответил
отец, будто ничего особенного не произошло.
– Почему мама плачет? Вы что, поссорились?
– Нет, сынок, что ты. Ты же знаешь, мы с мамой никогда
не ссоримся. Просто ей стало грустно, и она ушла в ванную поплакать. Ничего
страшного, с женщинами это часто бывает.
Отец сказал правду, они с матерью действительно никогда не
ссорились. В реальной жизни все происходило так: мать закатывала истеричные
сцены, явно провоцируя отца на ответные выпады, из которых можно было бы
раздуть скандал и уж тут-то дать себе волю, покричать, поплакать, даже, если
повезет, разбить пару-тройку тарелок, выпустить пар, сбросить напряжение. Но отец
ни разу, сколько Вадим себя помнил, не поддался на провокацию. Это выводило
мать из себя, но, как ни странно, сама она этого не понимала. Ситуация
разыгрывалась каждый раз по одному и тому же классическому сценарию.
