– Да я не хожу к врачам, времени нет.
– Это вы напрасно. Со спиной нельзя шутить, особенно
женщинам. Знаете, при родах это всегда сказывается. У вас есть дети?
– Нет.
– Значит, будут, – авторитетно предрек
Вадим. – Поэтому обязательно займитесь своей спиной.
– Ладно, как-нибудь займусь на досуге, – вяло
пообещала Настя.
– И когда у вас будет этот досуг?
– Ближе к пенсии, я думаю, – рассмеялась
она. – Кстати, вы уверены, что нас с вами пустят в этот валютный рай? Вид
у меня, прямо скажем…
– Прорвемся как-нибудь, – беззаботно ответил
Бойцов. – Главное, выражение лица понахальнее сделать – и вперед.
Швейцар пропустил их безропотно, чем несказанно удивил
Настю.
– Надо же, – говорила она, стаскивая с себя мокрую
грязную куртку, – оказывается, чтобы пройти в валютную гостиницу, надо
выглядеть как можно хуже, тогда сойдешь за иностранца-туриста. Вообще-то это
правильно, я давно заметила, что туристы одеты очень просто и удобно. И сколько
мне будет стоить удовольствие привести в порядок одежду?
– Двенадцать долларов, – отозвался Вадим,
изучавший объявления на окошке стойки, за которой сидела служащая химчистки.
– Ого! Пятьдесят пять тысяч рублей, даже больше. Дорого
мне обойдется ваш автобус, – заметила она, запихивая куртку в барабан и
защелкивая замок. – Обидно приносить напрасные жертвы.
– Я не понял, – вопросительно взглянул на нее
Бойцов. – Что значит – напрасные жертвы?
– А то и значит, благодетель. Если вы так спокойно
сидите со мной и ждете, пока вычистится моя куртка, значит, не так уж и
спешили. Зачем было нестись на автобус сломя голову? Ради чего?
«Ради твоей жизни, Анастасия Каменская, вот ради
чего, – мысленно ответил он. – Когда стало опускаться стекло в
машине, я понял, что сейчас в тебя будут стрелять. Они, несомненно, попали бы в
тебя, потому что шла ты медленно, а они только-только начинали движение. В
таких условиях промахнуться может только лошадь. Но стрельба из машины – это не
тот вариант убийства, который меня устроит. Стрельба из машины – это всегда
серьезно, это всегда имеет под собой желание устранить конкретного человека и
не похоже на спонтанное убийство, где жертвой может оказаться кто угодно. Вот
тогда, возле стоянки, все было задумано так, как надо. Если бы не милицейский
патруль, который находился в двух шагах, все было бы кончено еще тогда. Даже
бомба, которую они позавчера подложили тебе в дверь, могла бы сойти за
хулиганскую или экстремистскую выходку, особенно если бы мы приняли
соответствующие меры и подбросили нужным людям нужную информацию о том, что это
была акция, направленная против работников милиции вообще. Можно было бы
что-нибудь придумать, если бы не твоя хромая зануда-соседка, записавшая номер
их машины. А уж сегодняшняя попытка – совсем ни в какие ворота не лезет.
Типичное заказное убийство. А нам этого не нужно. Что ж, раз пришлось с тобой
знакомиться, попробуем выяснить, как много ты знаешь, а заодно и узнать, почему
это ты так спешно засобиралась замуж».
– Я действительно никуда не спешил, – сказал он,
оправдываясь. – Просто автобусы ходят редко, и, если бы я его упустил,
пришлось бы неизвестно сколько времени ждать следующего.
– Жаль, что джинсы тоже грязные, – вздохнула
она. – Можно было бы зайти в бар выпить кофе, все равно двадцать минут
ждать.
– Вы хотите кофе? Я принесу.
– Что, прямо сюда?
– А почему нет? Простите, не знаю вашего имени…
– Анастасия.
– Вадим, – представился он в ответ. – Так
вот, Анастасия, валютные гостиницы хороши тем, что в них и порядки валютные. Вы
бывали за рубежом?
– Приходилось.
– Тогда вы должны знать, что, оплатив счет в баре, вы
можете уносить свой стакан, бокал или чашку куда угодно, хоть на край света,
разумеется, в пределах территории гостиницы, и никто вам слова не скажет.
Считается вполне нормальным, что человек хочет пить свой кофе там, где ему
нравится, хоть на свежем воздухе, хоть на крылечке, хоть под лестницей. Вам что-нибудь
взять, кроме кофе?
– Нет, спасибо, больше ничего не надо. Только кофе.
– Может быть, пирожное? Орешки? Сок? Выпить что-нибудь?
– Нет, только кофе, пожалуйста.
Вадим отправился в бар за двумя чашками кофе. Странная она
какая-то, непохожая на других, думал он. Когда упала, то чуть не плакала от
боли, а ведь не разоралась, не закатила скандал. Деньги согласилась взять
только с условием возврата, не любит быть обязанной. В такси с ним ехать
отказалась, значит, осторожная. На разговор о больной спине и будущих детях не
отреагировала, похоже, замуж она собирается не потому, что беременна. На деньги
его не «раскручивает», кроме кофе, ничего не попросила.
Все это было так не похоже на других женщин, с которыми
Вадиму приходилось общаться… Он с удивлением почувствовал, что не испытывает
уже ставшего привычным дискомфорта, который всегда сковывал его в женском
обществе. Да, Каменская не похожа на других, но он почему-то не напрягался,
ожидая каких-нибудь выкрутасов. Она казалась ему простой и понятной, не таящей
в себе опасных глубин и неожиданных «заворотов». Странно. Может быть, это
оттого, что она так некрасива и невзрачна, и он не воспринимает ее как женщину,
с которой можно флиртовать, за которой можно ухаживать и с которой можно лечь в
постель.
Взяв в баре две чашечки кофе, он осторожно, стараясь не
расплескать, принес их в комнату, где находилась химчистка. Каменская сидела в
той же позе, в какой он ее оставил, погруженная в глубокую задумчивость.
Похоже, она даже не заметила его отсутствия.
– Прошу вас, – он торжественно поставил чашки на
низенький журнальный столик возле ее кресла.
Она молча взяла чашку и сделала несколько маленьких
глоточков. Вадим смотрел на ее руку, держащую чашку, и любовался красивыми
очертаниями ладони и пальцев. Руки изящные, ухоженные, только длинные
миндалевидные ногти не покрыты лаком. Такое впечатление, что она знает, какие у
нее красивые руки, но не хочет привлекать к ним внимание.
– А курить здесь можно?
– Здесь можно все, – засмеялся он. – Я же вам
объяснял. Сейчас я принесу пепельницу из вестибюля.
Вадим принес пепельницу и, пока Настя курила, по-прежнему
храня задумчивое молчание, исподтишка разглядывал свою новую знакомую. Странное
у нее лицо, черты лица строгие, правильные, прямой нос, высокие скулы, красиво
очерченные губы. Но почему-то все вместе производит впечатление
невыразительности и бесцветности. Может, оттого, что у нее светлые брови и
ресницы, на лице нет ни одного яркого пятна? Если она сделает макияж, то,
наверное, превратится в красавицу. Неужели она этого не знает? А если знает, то
почему пренебрегает возможностью быть привлекательной? Нет, она решительно ни
на кого не похожа.
