Ярко освещенная операционная резко диссонировала с сумраком отделенческого коридора. Пациент уже переполз с каталки на операционный стол, но ложиться на спину, невзирая на громкие околоцензурные аргументы медсестер, упорно не желал. Свернувшись грязным калачиком, он вяло отнекивался из-под натянутой на голову простыни.
— Григорий Васильевич, не дается ни в вену подколоться, ни живот обработать. — Операционная медсестра раздраженно ткнула зажимом в худую ягодицу больного.
— Ну это мы сейчас обеспечим. — Тыч властно ухватил непокорного за правое запястье и твердым быстрым движением развернул его лицом вверх. Взору присутствующих предстал бледный небритый субъект с заплывшими воспаленными глазами и синим крючковатым носом. Моргнув, физиономия ощерилась редкими неухоженными зубами и клокочущим с хрипотцой голосом выдала трехэтажную нецензурщину, выпустив в лицо хирургу тяжелый столб кислой отрыжки, зловонного дыхания и многокомпонентного перегара.
— Игорь, зайди с другой стороны. — Григорий еще дальше отвел правую руку больного, а его молодой коллега, ухватившись за предплечье, растянул левую вдоль фиксирующей подставки. Мужик и привстать не успел, как его верхние конечности оказались зафиксированы кожаными ремнями. Короткий матюк, подобно холостому выстрелу, эхом разнесся по оперзалу. С ногами было проще. При их движении пьянчужка, похоже, испытывал острую боль в животе, поэтому зафиксировать нижние конечности не составило особого труда.
— Тихо! — прикрикнул Тыч на разошедшегося пациента. — Не будешь мешать, все быстрее закончится, и поедешь в палату отсыпаться.
Виктор присел на круглый железный стул в углу операционной. Пока что он выступал в роли нейтрального наблюдателя. Два десятилетия анестезиологического стажа и сотни дежурств отшлифовали в нем умение находиться в состоянии спокойного ожидания. Он уже не «скрещивал», в прямом и переносном смысле, пальцы, боясь «вляпаться» в ситуацию с длительной экстренной, сулившей бессонную ночь операцией. Он просто не думал об этом с предвосхищающей изматывающей тревогой. Давно убедился он и в непродуктивности оптимистично-позитивного настроя типа «что ни случается, все к лучшему». На лучшее, особенно в профессиональной сфере, он давно уже не возлагал особых надежд. «Что дано, тем и пользуйся» — неоднократно подтверждавшая свою целесообразность и в материальном, и в психологическом отношении установка. А в данный момент под ним был жесткий прохладный стул, над ним — белый потолок операционной, а вокруг — неторопливо суетившиеся в меру раздраженные коллеги, в заботах которых он пока не имел повода участвовать.
Тыч, выдержав пару минут руки в тазу с дезраствором, промокнул их стерильным полотенцем и, всунув огромные ладони в поданные медсестрой перчатки, вновь подошел к животу раненого. Его помощница, установив передвижной столик в ногах больного, протянула хирургу зажим с обмакнутым в спирт марлевым тампоном.
Небольшая, около сантиметра в диаметре, рана ярким красноватым пятном выделялась на фоне бледного запавшего живота, расположившись в области левого подреберья.
Григорий круговыми движениями начал обработку операционного поля. Мужичок, то ли почуяв милый сердцу запах спирта, то ли ощутив щиплющую боль от попавших в поврежденные ткани капель, нервно заерзал на столе, мыча что-то нечленораздельное. Но когда обработка была закончена и хирург с медсестрой уже обкладывали зону манипуляции стерильными пеленками, дебошир вдруг осмелел, а скорее, просто забылся и, выгнув спину, интенсивно засучил ногами, подкрепив свое недовольство звучным высказыванием с упоминанием матери присутствующих. Столик с инструментами задрожал, часть пеленок сползла на пол.
Тыч, во избежание расстерилизации ладони, коротким быстрым движением саданул пьянчужку локтем промеж глаз. Мужик охнул и ошарашенно уставился на обидчика.
— Я твоя мама и у меня одна сися! Понял?!
Низкий, на грани баса, голос хирурга в сочетании с арматурной фигурой и красноречивым взглядом произвели нужное впечатление. Злобная растерянность в глазах пациента сменилась испуганной обидой, а тихое «да» прозвучало весьма искренне.
— Вот и хорошо, что понял. — Хирург набрал в двадцатикубовый шприц раствор местного анестетика и принялся обкалывать кожу вокруг раны. Затем подтянул на правой руке перчатку и медленно ввел длинный указательный палец в раневое отверстие.
Мужик задышал чаще и поверхностней, но сейчас звуковое сопровождение с его стороны ограничивалось покряхтыванием.
Григорий неторопливо ощупывал поврежденные ткани, неподвижным взглядом буравя стену напротив. Все его сознательное восприятие сейчас было сосредоточено на кончике погруженного в рану пальца.
— Проникающее, — коротко выдохнул он и, обернувшись к Виктору, пробасил: — Твой выход!
Особого разочарования не было. Быть может, легкая досада при мысли о предстоящих двух-трех часах в неуютной операционной.
Лавриненко кивнул анестезистке, дав сигнал для пункции вены на руке больного. Пока она возилась с капельницей, он пододвинул дыхательный аппарат к изголовью операционного стола и проверил подачу газов.
Главный виновник торжества ощутил, похоже, некую динамику событий, развивающихся вокруг его персоны, и теперь уже испуганно, без следа прежней агрессивности, следил за происходящим.
— Доктор, доктор, — обеспокоенным шепотом обратился он вдруг к Виктору: — Сделайте все хорошо. Я отблагодарю. Честное слово, отблагодарю! — Его язык слегка заплетался, проглатывая согласные.
— Кто-нибудь знает, что ты в больнице, благодарный ты наш? — Саркастическая улыбка врача была вызвана отнюдь не весельем, а, скорее, убогой обыденностью неоднократно изжитой ситуации, которая даже в случае благополучного для больного исхода отнюдь не сулила никаких лавров доктору.
— Жена обещала приехать.
— Когда? Через пару дней? — прогромыхал Григорий. — Знаем-знаем.
Фактически он озвучил типичную схему действия родственников и друзей пациентов из социального андеграунда. Пострадавшего «сплавляли» в больницу. Одного, без средств и вещей. Некоторое время, обычно в течение двух-трех дней, к нему никто не являлся и не выходил на связь с врачами. Более того, все попытки телефонного контакта с родней, если таковые и предпринимались, заканчивались либо пустыми отговорками, либо обещаниями скорого приезда. За этот период пациента уже успевали прооперировать по жизненным показаниям, используя, за неимением других источников, базовый набор медикаментов из скудного отделенческого запаса. В послеоперационный период назначались допотопные антибиотики, дешевые инфузионные растворы, минимум витаминов. Ни о каких спецдиетах или питательных смесях и речи не шло. Обходились стандартным больничным рационом, единственным достоинством которого была гипоаллергенность продуктов по причине их крайней постности и скудости меню.
И вот через несколько дней после операции вдруг обнаруживалось, что пациент состоит в законном браке, воспитывает детей, а нередко и внуков, что в наличии имеются многочисленные братья и сестры, дяди и тети, кумовья и сваты. В общем, доселе, в буквальном смысле бесхозный, больной оказывался едва ли не патриархом целого клана. При этом у его членов внезапно пробуждались родственные чувства, выражавшиеся в бесконечных посещениях, нарушающих больничный режим, и назойливых расспросах всех подворачивающихся под руку врачей о состоянии любимого человека с акцентом на прогнозах о скорейшем полном выздоровлении и восстановлении трудоспособности.
