— Проходите, Виктор Борисович. — Главный врач оторвался от монитора и окинул взглядом собравшихся. — Вы что-то говорили о пациенте из урологического отделения.
— Он здесь. Ожидает в приемной. — Виктор отодвинул стул и сел рядом с Григорием. — Если возникнет необходимость, я его сразу же приглашу.
— Хорошо. Давайте пока отложим писанину и вместе попробуем разобраться в сложившейся ситуации. Начнем с вас, молодые люди. — Валентин откинулся на спинку кресла и дал старт блицопросу: — При каких обстоятельствах вы получили травму. Повторите еще раз для всех присутствующих.
Фингальщик медленно поднялся со стула и монотонным голосом, вовсе не похожим на его вчерашний ораторский тон, начал декламировать заученные фразы:
— Вчера, около двадцати ноль-ноль, я пришел навестить приятеля, находящегося на лечении в урологическом отделении. Мы сидели в палате и спокойно разговаривали, когда вошли эти двое мужчин, — он указал на сидевших напротив докторов, — и беспричинно начали обвинять меня в нарушении больничного режима, заставляя покинуть отделение. Я отказался, мотивируя это тем, что посещения до девяти вечера разрешены. Одет я был по форме — халат, бахилы поверх обуви. Вел себя тихо.
— О сигаретке не забудь упомянуть, — кольнул Григорий.
— А что сигарета? Мы не курили. Ни я, ни мой друг вообще не курим. А окурок мы нашли в тумбочке у приятеля. И как раз в тот момент, когда я его выбрасывал в форточку, вы и вошли.
— Выброс мусора в окна запрещен больничными правилами. — Виктор понимал всю мизерность данной претензии, но лишняя зацепка могла служить подспорьем в дальнейшей психологической атаке.
— Понимаю. Каюсь. Но ведь это не повод для обращения со мной как с преступником. — Лингвистическая верткость давешнего оратора расцветала на глазах. — После того как я отказался покинуть отделение, доктора вдруг без всяких доказательств обвинили нас в употреблении наркотиков. Начали угрожать моему другу немедленной экспертизой. Видя, как он напуган, я уже было решился на уход, но этот человек, — парень указал на Тыча, — попытался меня схватить. — Я увернулся, но, поперхнувшись жвачкой, нечаянно плюнул ему в лицо. Он рассвирепел и бросился на меня. Я в страхе выскочил из палаты и побежал. Но свернул не в ту сторону и попал в тупиковый коридор. Он приближался. Я слышал его топот…
«Ты еще скажи: «шумное дыхание»», — улыбнулся про себя Виктор. Он наслаждался формой изложения событий подростком. «Мальчик далеко пойдет… Если плохо не кончит».
— …В панике я заскочил в туалет и заперся изнутри. Решил отсидеться. Но он вышиб дверь, повалил меня на пол и ударил. Вот! — Сочинитель осторожно коснулся пальцем синего островка на переносице.
— Протестую, протестую, — театрально пробасил Григорий. Ему сейчас было не до шуток. Ситуация явно складывалась не в его пользу. Но выказать нервозность — значило навлечь на себя двустороннюю атаку. И начальник, и жалобщики не преминули бы этим воспользоваться. Зная жесткий характер Масленникова, Тыч вовсе не питал иллюзий, что шеф будет полностью на его стороне. — Никакого удара не было. У меня есть свидетель в лице дежурного анестезиолога.
Но тут в игру вмешалась бойкая мамаша. Уставившись на Виктора немигающим взглядом, она сквозь узкую полоску рта процедила:
— Вы, как я понимаю, также являетесь участником инцидента. Поэтому ваши показания носят изначально предвзятый характер и не могут служить объективным источником данных.
— Простите, вы кто по специальности? — вежливо осведомился Лавриненко, подметив, что этот вопрос начинает входить у него в привычку.
— Нотариус, — сверкнула темными очами гарпия. — Но в данной ситуации это к делу не относится. Мой ребенок пострадал, и я как мать хочу восстановить справедливость и наказать виновных.
— Ну неужели вы думаете, что я его ударил? — Григорий водрузил пару гигантских кулаков на середину стола. — Да если бы я его только коснулся, последствия были бы намного серьезнее.
— У меня нет причин не доверять своему сыну. К тому же налицо факт травмы.
— Это точно, фингал на месте, — Тыч отстраняющим взмахом предупредил взвившуюся было мамашу и, поймав неодобрительный взгляд Масленникова, спешно продолжил: — Но в любом случае, несмотря на все обвинения в предвзятости, имеются два наших голоса против одного вашего сына. А мы в оба голоса заявляем, — Григорий повернулся к Виктору, удостоверяясь в его мимической поддержке, — что никаких умышленных телесных повреждений вашему сыну не наносилось. Я тебя бил, парень? — понизив свой баритон до баса, прямо обратился он к юноше.
Тот отшатнулся и после короткой паузы с неуверенной медлительностью произнес:
— Я помню, как вылетела дверь. Потом удар. Кажется, я отключился. А когда очнулся, вы стояли надо мной и смеялись.
— Да тебе детективы писать нужно! И как ты с такой тяжелой черепно-мозговой травмой домой добрался?! Уму непостижимо!
— Ваш сарказм неуместен, Григорий Васильевич. — Масленников решил форсировать превращавшееся в обмен колкостями разбирательство. — Итак, теперь изложите вашу версию происшедшего.
— С удовольствием. — Тыч звучно прочистил горло и, повернувшись к шефу, кратко изложил фабулу вечернего инцидента. Особый акцент был сделан на причине их прихода в палату. А именно на жалобе пациента, утверждавшего, что ему угрожают.
Все, что касалось употребления наркотиков, Григорий пока опустил, как не имеющее прямого отношения к основной сюжетной линии. Описывая поведение юношей, он неоднократно употребил определения «хамское», «вызывающее», «неадекватное» (последнее на случай, если придется все же упомянуть о «косяке»). Подробно была описана сцена с плевком «в лицо дежурному врачу» (местоимений «я» и «мне» он сознательно избегал, подчеркивая свой официальный статус и не акцентируя внимание на личной обиде). Самым щекотливым был момент поисков им правонарушителя и, как неоспоримый факт, выбивания туалетной двери. Рассказ Григория при описании кульминационной точки вечернего приключения несколько утратил гладкость, темп повествования замедлился, а участившиеся небольшие паузы между короткими предложениями выдавали напряженную внутреннюю работу по подбору обтекаемых фраз.
— Выскочил он, значит, из палаты, медсестру чуть не сшиб и — айда по коридору. Я же почему за ним побежал. Не для того, чтобы наказать или, боже упаси, тумаков навалять. — Хорошо знавший Тыча Виктор едва сдерживал улыбку, наблюдая норовистого коллегу в непривычном для него амплуа оправдывающегося праведника. — Мною двигало лишь желание выпроводить сорванца из отделения, дабы он, чего доброго, не доставил неприятностей другим пациентам. К тому же побежал он не в сторону выхода, а в тупик к санузлам мотнул. Ну, думаю, пристыжу парня и отошлю вон. А когда за угол свернул, то успел заметить, как он в женский туалет метнулся и дверь закрыл. — Приближался самый щекотливый момент повествования, участились придыхания, в баритоне Григория отчетливо проступила хрипотца нервозности. — Вы же войдите в мое положение. Ведь я как дежурный врач несу ответственность за порядок в отделении. И вдруг посторонний, агрессивно ведущий себя юноша запирается в женском туалете на неопределенное время и без видимых причин. Просто так оставить его и уйти я не имею права. Стоять под сортиром, ожидая, пока он соблаговолит выйти, — перспектива неблагодарная. Да и времени у меня не было — пора вечерний обход начинать. К тому же, кто его знает, что он там с собой надумает сделать, парень-то неадекватным нам показался. Пару раз попробовал разговор с ним через дверь завязать — без толку, не отзывается, сопит только. Тут уж я забеспокоился, как бы ему плохо не стало. Вот и принял единственно верное, на мой взгляд, решение. Слегка плечом надавил, ну а столярка у нас сами знаете какая. Ветошь одна. Дверь с петель и слетела. Мальчишка, как оказалось, в угол забился, на корточках подле унитаза сидел. Вот колдобина при падении его по носу и саданула. Я к нему пальцем не прикоснулся. Наоборот, как увидел, что его деревяшкой задело, сразу же лицо парню осмотрел, дыхание проверил, посоветовал лед приложить. Поверхностный ушиб, не больше. Никакой потери сознания и в помине не было.
