Александр хмуро кивнул.
Через полчаса объяснительная лежала на столе главного врача.
А старушка тихо отошла на третьи сутки, сразу по окончании дежурства Темнова. Впрочем, посмертный эпикриз он набрал еще при ее поступлении в стационар.
Отодвинув раздолбанную клавиатуру, анестезиолог поднялся из-за стола. За прошедшие сорок минут он напечатал едва с десяток напичканных грамматическими ошибками строк. Очевидно, что время для репортерской деятельности было выбрано неудачно. Требовалась передышка. А еще лучше — сон. Глубокий и непрерывный. В тихом сумраке запертого кабинета. На удобном широком диване. Без сновидений. Причем последнее условие представлялось наиболее желанным. Александр знал, что нынешней ночью ему были бы гарантированы плохие сны. И причина тому — ситуация с девочкой-суицидницей, в которую он оказался втянут. Слова отца обреченной пациентки не только пробудили старые воспоминания, но и настойчиво побуждали к поиску. Если не решения, то, по крайней мере, компромисса. «Но чем я, черт возьми, могу помочь?!. И ему, и его дочурке?!» Беспомощность изматывала сонный мозг, он пытался найти морально оправданную лазейку, дающую некое подобие индульгенции. Но туннеля не было…
— Остановка, Александр Евгеньевич!
Эхо Татьяниного голоса еще не стихло, а он уже влетал в ремзал. Ощутивший отсутствие сердечной активности пульсоксиметр тоскливо завыл на одной ноте. Распластанное на широкой кровати тело было окружено той хорошо знакомой реаниматологам аурой смерти, которая появляется над только что «ушедшими», но еще не достигшими точки невозвращения представителями рода людского.
— Таня — адреналин! Люда — а*н и гормоны! — Он скользнул взглядом по шкале дыхательного аппарата, отметил ровную линию на экране пульсоксиметра и припал мембраной фонендоскопа к мертвенно-бледной девичьей коже.
Глухо! Александр вновь уперся ладонями в центр ее груди и, ритмично надавливая, повторил увенчавшуюся в прошлый раз частичным успехом реанимационную процедуру.
— Дефибриллятор! Люда — стой на вене! Таня — устанавливай ток… Так… Включай!.. — Прервав непрямой массаж сердца, он взял поданные медсестрой электроды. — Кровати не касаться! — Врач отсоединил пациентку от дыхательного аппарата и, приложив пластины к замершей грудной клетке, дал разряд.
Вновь накинув дыхательный шланг на торчащую изо рта девушки трубку, он возобновил массаж. Первый мимо! Изолиния на контрольном экране не оставляла сомнений в холостом выстреле.
— Адреналин, повторно! Гормоны! — Темнов приподнял веки пациентки и заглянул в зияющие безжизненной пустотой расплывшиеся на всю радужку зрачки. — Таня — ток!
Второй залп также не достиг цели. Визг пульсоксиметра, прервавшись в момент электрической встряски, возобновился с прежней силой.
Сделав несколько энергичных надавливаний, Темнов обреченно распрямился:
— Мертва!
Реанимационная бригада на несколько секунд замерла в молчании.
— Не отключайте ее пока от аппарата, — отдал неожиданное распоряжение врач. — Время смерти в истории я поставлю сам. Схожу… скажу, чтобы кардиограмму сняли…
Направившийся к выходу Александр не видел, как медсестры удивленно переглянулись за его широкой спиной.
Тщетно вымучиваемый полчаса назад план родился со спонтанной легкостью вдохновения, словно послание из другого мира. Впрочем, сейчас ему было не до мистики. Он решился. И он знал, что избрал едва ли не наилучший вариант из реально осуществимых.
Предчувствуя недоброе, родители встали при его приближении. Мужчина заботливо поддерживал супругу под локоть.
— Можете пройти со мной? — обратился Темнов к пошатнувшемуся отцу.
— Что с ней?!
— Пока ничего, — не запнувшись, солгал врач. — Мне нужно уточнить еще кое-какие детали.
Дойдя до поворота кардиологического коридора, Александр неожиданно для спутника свернул не к реанимационному блоку, а в противоположную сторону. Они оказались в коротком аппендиксе, полностью занимаемом отделенческой столовой. Миновав трапезную, Темнов подвел мужчину к неприметным дверям.
— За этой дверью — что-то вроде больничной подстанции, — объяснил он отцу уже мертвой девушки. — При ее отключении эта часть здания остается без света. Вы меня понимаете?!
Застывшее в страдальческой гримасе лицо мужчины казалось неодушевленной маской. Александр коснулся его смуглой ладони.
Отец, словно в замедленной съемке, передернул худыми плечами и отступил к стене.
— Спокойно! Вы должны четко осознавать, что делаете.
— Да-а… Я п-понимаю… — Похоже, он вновь, как во время их кабинетной беседы, хотел закрыть лицо ладонями, но сдержался и лишь поднял их на уровень горла. — Значит, все… Она умирает…
— Послушайте! — повысил голос Темнов. — Вы сами умоляли меня об этом. Я решил дать вам возможность осуществить задуманное. Я лишь сообщил определенную информацию. Как ею распорядиться, решать вам.
— Да-да. Конечно… А эта дверь… Она крепкая?
Вместо ответа Темнов, взявшись за ручку, потянул задрожавшую от небольшого усилия дверь на себя.
— Самый большой рубильник обесточивает все крыло. Он на панели слева от входа. Увидите. При его выключении дыхательный аппарат, к которому подключена ваша дочь, остановится. На то, чтобы подбежать и перевести ее на ручную вентиляцию, потребуется около минуты. Учитывая тяжесть состояния, этого хватит, чтобы…
Он многозначительно взглянул на отца. В горле пересохло. Нестерпимо хотелось откашляться… И чертыхнуться…
— Чтобы она умерла… — Свистящий шепот мужчины подобно рапире пронзил ночную тишь коридора. — О, боже!..
— У вас максимум полчаса. Иначе велика вероятность естественной… гм… ого конца. Решайте!
Лишь на полпути к реанимационным дверям Александр понял, что последнее слово прозвучало как напутствие. Щемящее чувство вины приподняло голову. Он не собирался потакать религиозным стереотипам отца пациентки. А лишь хотел избавить ее родителей от душевных терзаний насчет загробной неустроенности души их дочери.
— Вы медсестру с ЭКГ позвали? — Голос сотрудницы вернул его к обыденным заботам.
— Я… Она в приемнике… Будет в течение получаса, — почти отмахнулся Темнов. Нюансы оформления умершей сейчас казались бюрократической шелухой.
Но дежурство приближалось к закату, а история самоубийцы оставалась девственно-чистой. Плюнуть и уйти, не оформив соответствующих бумаг, — значило нарваться на дисциплинарное взыскание. А выговоров Александр, естественно, не любил. Особенно если они сопровождались написанием объяснительных. И провоцировали наплыв неприятных воспоминаний. А в том, что ретроспекция событий сегодняшней ночи отнюдь не станет его излюбленным занятием, Темнов не сомневался. Во всяком случае, не в ближайшие годы… Может быть, когда-нибудь… Эх, кабы дожить бы… Он почувствовал, что стоит на рубеже психической измотанности, поэтому поспешил уединиться в ординаторской.
