И вот прошло шесть недель, всего шесть недель, и ее затея
обернулась против нее же.
После первого убийства она испытала совершенно новые,
неведомые ранее чувства, когда смотрела по телевизору очередную милицейскую
хронику. Они меня не найдут, радостно твердила она про себя, они никогда меня
не найдут.
После второго убийства она поехала на Житную и встала прямо
перед широким крыльцом Министерства внутренних дел. Мимо нее проходили
сотрудники министерства в форме и в гражданском, некоторые оглядывали красивую
молодую женщину хорошо знакомым ей взглядом и шли дальше, а она стояла и в
радостном возбуждении твердила про себя: «Вы ходите мимо меня, вы даже можете
прикоснуться ко мне, и никто из вас не знает и не догадывается, что я – та,
кого вы все ищете. Я – преступница. Я – убийца. Вы должны меня схватить и
запереть в камеру, а вы ходите мимо меня, улыбаетесь и думаете о том, что
хорошо бы со мной переспать». Ощущение пьянило ее и будоражило, оно было одним из
самых сильных, которые Кире Левченко довелось испытать в жизни.
Она и после третьего убийства пришла сюда, на Житную улицу.
Ее тянуло к министерству как магнитом. Тогда-то она и увидела Дмитрия
Платонова, садящегося в красивую дорогую машину. Собственно, из-за машины она и
обратила на него внимание, запомнила лицо, потому что, пристально глядя на
него, подумала: «Пройдет немного времени, и у меня будет такая же. Нет, моя
будет лучше. Обязательно будет, потому что тебе никогда меня не поймать».
А после четвертого убийства она увидела его в метро. Он
стоял, держась рукой за верхний поручень и опираясь лбом на предплечье, словно
дремал. Вид у него был усталый и измученный, и Кира с интересом принялась его
разглядывать, пытаясь угадать, почему он едет в метро, а не на своей роскошной
машине. Их глаза встретились, и в Кире вспыхнул азарт игрока…
Она знала, что и как нужно делать, чтобы понравившийся ей
мужчина захотел с ней познакомиться. Все вышло так, как она задумала. В то
время, как ее ищет вся московская милиция, она сближается с сотрудником
Министерства внутренних дел. Более того, она оказывает ему помощь, наслаждаясь
каждой минутой, проведенной рядом с ним, потому что это минуты непереносимо
острого чувства смертельного риска. Она уезжает за город, чтобы убить очередную
жертву, и он, сыщик, провожает ее до двери и просит вернуться поскорее, потому
что она ему нужна. Она возвращается домой, при каждом шаге чувствуя засунутый
за пояс джинсов и скрытый свободным свитером револьвер, из которого два часа
назад застрелила человека, и он, работник милиции, встречает ее у дверей,
радуется ей и разогревает для нее еду. Никакой наркотик не дал бы ей такого
наслаждения. А впереди – еще одно новое ощущение, если она решится переспать с
ним. Это тоже может оказаться интересным…
Платонов ей нравился, и она искренне хотела помочь ему,
хотела, чтобы его неприятности кончились и он смог спокойно жить дома и ходить
на работу. Кира не желала ему зла, наоборот, она была благодарна Диме за те дни
и часы необыкновенного душевного подъема, который она испытала, играя с ним,
ничего не подозревающим, в азартную и опасную игру. Она старалась как можно
лучше и точнее выполнять все его поручения, остро ощущая, что он, подполковник
из МВД, доверил ей свою жизнь. Ей, убийце-снайперу. Подумать только! Никакому
фантасту такое и в голову не придет, думала она, улыбаясь про себя.
А теперь шутка обернулась устрашающей правдой. Жизнь Димы и
в самом деле оказалась в ее руках, потому что ей велено было его убить.
Кира отчетливо понимала, что ввязалась в нешуточное дело. Те
люди, в среду которых она так упорно прорывалась, не в игрушки играют. Не
выполнить заказ нельзя, ее тут же найдут и примерно накажут. Но и выполнять его
Кира не собиралась. Она никогда, ни при каких условиях не станет убивать Платонова.
Потому что, сидя на скамейке на пустынном бульваре и слизывая с губ стекающие
по лицу капли дождя, она вдруг поняла, что выбросила шесть человек из жизни
легким движением пальца на спусковом крючке, как игроки, взяв в руки колоду
карт, первым делом выбрасывают ненужные для игры шестерки. Сначала убирают эти
шестерки, и только потом начинается собственно Игра. Оказывается, убить
незнакомого человека, внушая себе, что это не более чем движущаяся мишень,
совсем не то же самое, что убить человека, с которым ты прожила десять дней бок
о бок в одной квартире. С которым ты разговаривала. Для которого готовила еду.
Которому помогала и сопереживала. Человека, которому ты нравишься. И который
тебе доверяет. Нет, это совсем не одно и то же.
Поэтому единственное, что ей нужно сейчас, это придумать,
как спасти Дмитрия и себя. И на все про все у нее времени – до вечера вторника.
В крайнем случае – до утра среды.
Глава 12
1
Старушки в этом подъезде оказались, как на подбор,
словоохотливы. То ли дети и внуки их навещали редко, то ли характер у всех них
был открытый, дружелюбный и любознательный, но, так или иначе, о своих соседях
по подъезду они знали много и рассказывали о них охотно.
Особенно долго пришлось просидеть у семидесятишестилетней
Марии Федоровны Казаковой, живущей на первом этаже.
– Ой, бедная девочка! – причитала старушка, взмахивая
руками, но не забывая при этом подливать гостье чаю и подкладывать в розетки
варенье. – Растет ведь без материнского пригляду. Отец-то у нее хороший,
достойный, да только он на работе круглые сутки. А Верка – не мать, а ехидна.
Что ни день – то пьяная. Как она девочку-то до сих пор не угробила – не пойму.
Чудом разве что.
– А что же она не лечится? – спросила Настя, с
удовольствием слизывая с ложки сироп от абрикосового варенья.
– Так не хочет, – вздохнула Мария Федоровна.
– Может, им лучше развестись? – предположила Настя.
– Да куда им! – безнадежно махнула рукой
старушка. – Уж мы сколько раз ему говорили: забирай, мол, дочку да подавай
в суд на жену, чтобы развели и родительских прав лишили.
– А он что?
– Ничего. Головой качает. Не могу, говорит, такому позору
жену предавать. И дочку жалко. В школе-то сразу узнают, что у нее мать –
алкоголичка, лишенная родительских прав. Знаете, дети ведь жестоки, затравят
они ее. Да и учителя в нынешнее-то время не особо умные, не то что не защитят
ее от других детей, а еще и сами добавят масла в огонь. Нет, он правильно
делает, благородно. Сам себе жену выбирал – сам свой крест и неси, на других не
перекладывай.
– Да ведь ребенок же растет, – возразила Настя. –
Девочке-то каково? Она же себе мать не выбирала, почему она должна страдать
из-за ее пьянства?
– Вот и получается палка о двух концах, – согласно
кивнула Казакова. – И дочку жалко, и жену жалко, и против своей совести
идти не хочется. А совесть ему велит жену из дома не гнать.
– Да? – хмыкнула Настя. – А совесть ему не велит
создать ребенку нормальные условия для жизни?
– Ой, дочка, путано все это. И так нехорошо, и эдак. Пусть
уж он сам разбирается, не нам с тобой его судить.
