– Ну что вы, Мария Федоровна, я же не для того, чтобы его
судить, к вам пришла. Я участковому помогаю, у меня что-то вроде практики. Вот
он меня попросил пройтись по участку, с людьми поговорить, может, у кого соседи
беспокойные, или дети неблагополучные растут, скандалы в семье и все такое.
Благодаря вам я теперь знаю, что за девочкой надо приглядывать, чтобы от рук не
отбилась, в плохую компанию не попала. А осуждать ее отца за то, что с женой справиться
не может, – не наше дело, это вы правильно сказали.
– Он ведь и голос на Верку никогда не повысит, видно, любит
ее все-таки, – заметила Казакова.
– Так-таки и не повышал никогда? – усомнилась
Настя. – Не поверю. Так не бывает. Может, вам не слышно?
– Ну как это мне не слышно! – обиделась Мария
Федоровна. – Дом-то блочный, семидесятых годов постройка, у нас каждый
шепот слышен, не то что крик. А если ты, дочка, думаешь, что я глухая к
старости стала, так это верно, поэтому шепота я, конечно, не слышу. Но если
голос чуть-чуть повысить – так каждое их слово пересказать могу.
Она пожевала губами, сделала несколько глотков из чашки,
всем своим видом показывая, что не верить человеку в ее почтенном возрасте –
грех непростительный. Если она сказала, что муж на Верку-пьяницу голос не
повышал, значит, так оно и было. Потом смущенно перевела взгляд с гостьи на
окно и откашлялась.
– Вообще-то ты права, дочка, один раз было. Кричал он на нее
сильно. Но только один раз. Это точно.
– И по какому поводу?
– Утверждать не берусь, но похоже было, что он ее на мужике
поймал. Очень гневался. Я даже бояться стала, чтоб он ее не прибил.
– Да что вы, Мария Федоровна, не похоже, – снова
поддела старушку Настя. – Если, как вы говорите, она пьет давно, много и
каждый день, то поймать ее на мужике можно по меньшей мере три раза в неделю.
Вы мне поверьте, я точно знаю. Все женщины-алкоголички одинаковые. Не может
такого быть, чтобы муж ее поймал на этом деле только один раз. А если это
случалось неоднократно, то не стал бы он так уж сильно гневаться еще из-за
кого-то. Подумаешь, одним меньше – одним больше. Если он терпит ее запои, то и
это стерпит. Нет, Мария Федоровна, там что-то не то было. Вы, наверное,
ошиблись.
– Да нет же, не ошиблась я, – стала горячиться
старушка. – Я же каждое слово слышала. Она с другом его… Вот из-за этого
он и разозлился. Он прямо так и сказал, мол, когда ты с пьяных глаз с такой же
швалью, как ты сама, валяешься, так это черт с тобой, это твое личное дело. Я
тебя давно не трогаю, поэтому, если ты на себе заразу какую-нибудь таскаешь,
меня не волнует. Но его, дескать, ты не имела права за собой тащить, он мужик
слабый, поддался тебе, ну и так далее.
– А она что же? Что-нибудь отвечала?
– Ой, вы знаете, она, наверное, сильно пьяная была. Потому
что началось-то все не с того, что он ее поймал, а она сама ему рассказала.
– Как это?
– Да вот так. Он ей замечание сделал какое-то безобидное, а
она завелась с пол-оборота, ну ее и понесло. Мол, ты сам только своей работой
живешь, ничего тебя в жизни не интересует, хоть бы ты по бабам шлялся, так хоть
на нормального мужика был бы похож, а так – ни рыба ни мясо, ни педик, ни
импотент. Вот Димка твой – он настоящий мужик, сразу видит, чего женщина хочет,
и умеет сделать так, чтобы она была довольна. Вот тут он и начал кричать.
Честное слово, первый раз за все годы я слышала, как он кричит. Вот те крест. А
Верка его слушает и отвечает невпопад как-то, не про то, я потому и говорю, что
она, наверное, совсем не в себе была. Он ей про друга, а она ему про сестру
чью-то, не то про его, не то про свою. Он ей говорит, что она могла его друга,
Димку-то этого, заразить чем-нибудь, а она ему отвечает, что, мол, конечно,
сестра чихнет – а для него уже мировая катастрофа. Видать, совсем мозги-то
пропила, уже не понимает ничего.
– Может быть, – согласилась Настя, только чтобы
что-нибудь сказать.
Значит, Дмитрий Платонов переспал с женой Сергея Русанова,
шлюхой и алкоголичкой. И Сергей, ни в малейшей степени не покоробленный
неверностью жены и недостойным поведением друга, рассердился только из-за
одного: он боялся, что Дмитрий заразился какой-нибудь гадостью от его жены и
принесет потом (если уже не принес) эту гадость его горячо любимой сестре
Елене. Похоже, привязанность брата к сестре была и в самом деле такой сильной,
как говорил сам Русанов. Настолько сильной, что перекрыла эмоции, связанные с
поступком жены и друга. Настолько сильной, что могла заставить ненавидеть
Платонова, который предал Елену, опустившись до мимолетной связи со спившейся
женой друга. В глазах Русанова Дмитрий сразу свалился на две ступеньки ниже.
Подонок, потому что прикоснулся к жене друга, близкого и давнего друга. И
дурак, потому что спутался со шлюхой, спавшей бог весть с кем. И вдвойне дурак,
потому что одно дело, когда ты спишь со шлюхой и на этом останавливаешься, и
совсем другое – когда ты после этого идешь к прелестной юной девушке, которая
тебя любит и тебе доверяет.
Русанов мог начать ненавидеть Дмитрия. А это уже многое
меняло…
2
Дмитрий так болезненно ощущал, что время идет, а он так
ничего и не придумал, что ему казалось, будто с каждой прошедшей минутой из
него уходит частица жизни. Каждая прошедшая минута приближала возвращение Киры,
и что ему делать, он не знал. Единственная верная линия поведения – делать вид,
что ничего не случилось. Только так можно попытаться спастись. Но это лишь в
том случае, если Кира – не сумасшедшая. Тогда ее поведение можно хоть как-то
прогнозировать, рассчитывать, предвидеть. А если нет? Если она буйнопомешанная
маньячка, в голову которой в любую секунду может прийти все, что угодно?
«Я должен это сделать, – твердил себе Платонов,
растерянно мечась по квартире, – я должен собраться с силами и сделать
это. Тем более вчера утром я на это намекал. Нужно продолжать свою линию,
словно ничего не случилось, словно я ничего не знаю, не видел никакого
револьвера и ни о чем не догадываюсь. Теперь я понимаю, почему не мог нормально
воспринимать ее, как всегда воспринимал женщин, особенно красивых. Потому что
она не такая, как они. Господи, как же мне это сделать? Где набраться мужества?
Где взять мужскую силу? А вдруг у меня ничего не получится? Тогда она сразу
догадается, что я все понял. Нормальный мужик не может заниматься любовью с
женщиной-убийцей. И если я не смогу, если у меня не получится, сразу станет
понятно, из-за чего».
Он не понимал, почему Кира задерживается, и нервничал,
оттого что не мог точно прикинуть, когда она придет и есть ли у него в запасе
еще какое-то время. Наконец ему удалось взять себя в руки и мысленно составить
примерную схему той пьесы, которую ему придется разыгрывать, когда вернется
хозяйка квартиры.
Когда она вернется, он сделает вид, что спит. Полежит
тихонько, послушает, что она будет делать, потом «проснется», позовет ее,
попросит присесть рядом с ним на диван и…
Нет, наверное, не так. Он будет сидеть на кухне, изображая
глубокую задумчивость. Не встанет ей навстречу, не выйдет в прихожую, а будет
сидеть и ждать, пока она сама подойдет к нему. Начнет трагическим голосом
говорить что-нибудь душещипательное, всем своим видом показывая, как он страдает.
Будет бить на жалость, рассказывать, как ему тяжело от того, что все так
получилось, что он не может показать себя настоящим мужиком, ухаживать за ней
так, как положено ухаживать за красивыми женщинами, потому что заперт в ее
квартире кознями недоброжелателей…
