Ирина медленно отошла от стены и села на табуретку возле
стола.
– Я сделаю еще кофе, – сказала она, не глядя на Настю,
и стала засыпать в стоящую на столе кофеварку смолотый кофе. – Ты можешь
задавать свои вопросы.
– Может, улыбнешься для приличия? – пошутила Настя,
стараясь сгладить возникшую неловкость.
– Нет уж. Отвечать буду добросовестно, это я тебе обещаю, а
с улыбками не получится.
– Обиделась?
– А как ты думаешь? – Ирина подняла голову и вызывающе
посмотрела на Настю. – А ты бы не обиделась на моем месте?
– Наверное, обиделась бы, – призналась Настя. –
Ладно, так и останемся. Я – со своими подозрениями, ты – со своей обидой. Нам
нужно будет научиться жить с этим. Тогда начнем. Почему Тарасов пришел в тот
день на работу так рано?
– Не знаю.
– Он ничего не говорил в пятницу о том, что в понедельник с
утра у него назначена какая-то встреча?
– Нет, не говорил.
– Может быть, он должен был ждать чьего-то звонка в
понедельник утром?
– Мне об этом не известно.
– С кем из работников Совинцентра Тарасов общался в те
четыре дня, что он проработал в вашем отделе?
– Мне трудно сказать. Сюда к нему никто не заходил, а с кем
он общался, когда выходил из офиса, я не знаю.
– А он часто выходил из офиса?
– Довольно часто…
2
Светлана Науменко держалась далеко не так хладнокровно, как
Ирина Королева. Она сильно нервничала, то и дело начиная плакать, пила
сердечные капли и сморкалась.
Настя задавала ей те же вопросы, что и Ирине: с кем общался
Юрий Ефимович Тарасов, что рассказывал о себе и о своих знакомых, кому звонил,
почему в тот роковой для него день пришел на работу раньше обычного.
– Может быть, он хотел стены помыть, – предположила
Светлана.
– Что он хотел?! – Настя решила, что ослышалась.
– Ну, понимаете, Юрий Ефимович считал, что стены у нас
грязные и их нужно помыть. Уборщица этого не делает, но она и не обязана. Игорь
Сергеевич категорически запретил ему заниматься уборкой в рабочее время, сюда
же люди ходят, а Юрий Ефимович считал, что стены надо помыть обязательно. Вот,
может быть…
Науменко всхлипнула и снова потянулась за носовым платком.
– А что, Игорь Сергеевич очень сердился на Тарасова за
попытки убраться в помещении отдела?
– Очень. Вы даже не представляете, как он сердился. Правда,
вслух он ничего не говорил, Юрию Ефимовичу не выговаривал, но все равно было
заметно. Знаете, Шульгин – он такой добродушный, даже немножко легкомысленный,
выпить любит, пошутить, посмеяться. А после того, как Юрий Ефимович у него в
столе прибрался, Игоря как подменили. Злой ходит, с нами не разговаривает, даже
вроде с лица сбледнул.
– Не знаете почему? Не догадываетесь?
– Кому ж приятно, когда у тебя из стола столько гадости
вытаскивают и на всеобщее обозрение выставляют.
– А Шульгин не пытался объясниться с Тарасовым, сказать ему,
что залезать в чужой стол, а тем более в отсутствие хозяина, неприлично?
– Не знаю, – Светлана шмыгнула носом. – Я не
слышала ничего такого.
– А вы, Светлана? Он же в вашем столе тоже порядок наводил.
Вы не сделали ему замечание?
– Нет. Он же начальник все-таки.
– Ну и что? Раз начальник, значит, хамить можно?
– Я не знаю…
Науменко разрыдалась.
– Он… Он говорил, что сокращение скоро… На тридцать
процентов… Всех…
«Все понятно, – подумала Настя. – Стоя на пороге
тридцатипроцентного сокращения, она, конечно же, не рискнула делать замечание
новому начальнику. Логика примитивная, но железная. Если собираются сокращать
третью часть рабочих мест, и в это же самое время на вакантное место
заместителя начальника отдела назначают нового сотрудника, вместо того чтобы
сократить эту совершенно никчемную должность, то вновь назначенный, очевидно,
важная персона или особа, приближенная к императору, то бишь к гендиректору.
Попробуй сделай ему замечание – завтра же без места и останешься».
– А Ирина? Как она восприняла тот факт, что Тарасов рылся в
ее столе?
– Злилась, конечно. Даже сказала ему дерзость, но он,
наверное, не понял.
– И что же она ему сказала?
– Что-то вроде того, что, мол, кто не знает про тампексы,
тому и в женских вещах рыться не страшно. Я думала, он покраснеет, а он даже
ухом не повел, будто и не слышал.
– А что, Ирина сокращения не боится?
– Боится, почему же.
– Как же она осмелилась дерзить Тарасову?
– Понимаете, у нас в отделе раньше было по штату два
начальника и пять консультантов. Когда Ира пришла сюда, три места консультантов
были заняты, ей отдали четвертое и попросили по возможности работать за пятого.
Она согласилась, тем более что ее обещали материально поощрять за совмещение
участков. Никаких денег ей, конечно, не дали, а когда было сокращение, пятое
место консультанта просто сократили, вменив Ире в обязанность выполнять его
функции, за ту же самую зарплату, между прочим. Ну, Ирина у нас работы не
боится, у нее в руках все горит. Потом один наш сотрудник погиб, попал под
машину, Ирка его участок взяла, за это ей категорию повысили. Потом было еще
одно сокращение, должность этого погибшего сотрудника у нас отобрали и еще
алкаша одного выкинули, вместе с местом, естественно. А Ирке сказали: «Раз вы
теперь консультант второй категории, вы должны работать больше. Будьте-ка
любезны, возьмите себе и этот участок». Так и получилось, что Ира работает на
четырех участках, а я только кофе подаю да флажки с цветочками расставляю. Уж с
этим-то она точно справится. Поэтому ее сокращать нельзя, ей замены нет. Вместо
нее придется четырех человек брать, а куда? Должностей-то нет, посокращали все.
– Понятно. Все-таки давайте вернемся к Шульгину. Как вы
думаете, почему он спустил с рук своему новому заместителю такую выходку, как
обнародование содержимого его письменного стола?
– Да потому же, почему и я промолчала. Сокращения боится.
Кому нужны два руководителя для двух подчиненных? Курам на смех. Ясно же, что
одного будут сокращать. И ясно, что не того, кого только что назначили.
– Но если это совершенно ясно, то Шульгину терять было
нечего, – заметила Настя. – Его сократят в любом случае. Так почему
бы не отвести душу и не сказать во всеуслышанье хаму, что он – хам.
– Ой, нет, не скажите, – Светлана всплеснула
руками. – Для него очень важно остаться на работе здесь, в Совинцентре.
Здесь оклады огромные и часть начислений идет в валюте. Пусть не в нашем
отделе, но ему обязательно надо здесь остаться. А Юрий Ефимович – человек
гендиректора, это все знали, с ним ссориться нельзя.
