– У меня есть.
– Давай звони быстро и пойдем, неудобно так надолго
уходить.
Настя благодарно чмокнула его в щеку и набрала номер
заведующей загсом.
– Ну что там? – спросила она без предисловий,
когда к телефону подозвали Короткова.
– Ничего нового, – уныло ответил тот. –
Фотографа, Шевцова этого, отпустили в лабораторию печатать снимки. К вечеру
обещал все сделать. Может, на них что-нибудь увидим. Всех присутствующих
проверяем на знакомство с потерпевшей и с Артюхиным. Оружия не нашли. В общем,
тяжко. Народу много, но нельзя их держать здесь до бесконечности, всех ждут
гости. Придется отпускать.
– Посторонних не обнаружили?
– Нет. Все, кто есть, приехали с брачующимися. Гости,
родственники, свидетели. Ни одного подозрительного лица.
– Значит, успел сбежать.
– Значит, успел, – подтвердил Коротков с тоской в
голосе. – А тебе как празднуется?
– Кусок в горло не лезет. Ладно, счастливо.
Они вернулись в зал как раз в тот момент, когда Даша и
Александр в очередной раз целовались. Настя сразу наткнулась на вопрошающий
взгляд Чистякова.
– Ну что там? – тихонько спросил он, невольно
повторив те же самые слова, которые сама Настя только что сказала Короткову.
– Где?
– Ты же звонить ходила.
– Как ты догадался?
– А то я тебя не знаю, – усмехнулся
Чистяков. – Аська, я человек с нормальной психикой, и преданность работе
меня не раздражает. Может, я тебя как раз за это и люблю.
– Да? А я тебя люблю за другое.
– За что же, интересно?
– За то, что ты меня знаешь и не раздражаешься. Давай
выпьем.
– Я за рулем.
– Ну просто подними бокал. Я тост скажу.
Настя решительно поднялась с места с бокалом в руке.
– Можно мне несколько слов? Те, кто меня давно знает,
наверное, удивляются, с чего это мы с Алексеем решили оформить наши отношения.
Поэтому я скажу, чтобы не было недоразумений и недомолвок. Оказывается, я много
лет не понимала, что люблю его. Я думала, что он просто очень хороший человек и
я к нему привязана. А потом я вдруг поняла, что он – единственный и я его
люблю. И как только я это поняла, мы сразу помчались в загс подавать заявление.
Вот!
– Что – вот? – подал голос Павел Иванович с
другого конца стола. – Не вот, а горько!
– Горько! – подхватили остальные.
* * *
Черное и белое, белое и черное. Женихи и невесты, невесты и
женихи… О господи, как я вас всех ненавижу!
Я ненавижу всех черных, потому что черное – это зло.
Я ненавижу всех белых, потому что белые меня отвергли.
Я надену черное и буду смотреть на вас, выряженных в белые
одежды, копошащихся там, вдали от меня. Ибо вы никогда не приблизитесь ко мне.
Ибо вы меня отвергли…
* * *
Домой они вернулись рано, еще не было семи часов. Первым
делом Настя сняла костюм и влезла в уютный, удобный домашний халат. Она очень
уставала, когда приходилось носить «приличную» одежду и туфли на каблуках, и
чувствовала себя свободно и комфортно только в джинсах, свитерах и кроссовках.
Напряжение ее не отпускало, и она никак не могла сосредоточиться
на простых домашних делах. Надо ли готовить ужин, или того, что они съели в
ресторане, организму хватит до утра? Приглашать ли на завтра гостей или
пренебречь традициями? Где газета с программой телепередач?
Она помнила, что должна что-то сделать, кому-то позвонить,
но никак не могла вспомнить, кому и зачем. В ресторане, при гостях и родителях,
ей удавалось держать себя в руках, но теперь страх полностью овладел ею. Она
понимала, что должна, обязана поговорить с Лешей, потому что если Артюхин в самом
деле решил на нее воздействовать, то ее муж находится под такой же угрозой, что
и она сама. Но, может быть, Артюхин не замешан в сегодняшнем убийстве Галины
Карташовой? Может быть, все это не более чем чудовищное совпадение?
Наконец она сообразила, что собиралась звонить Ольшанскому.
– Должен тебя огорчить, Каменская, – сообщил ей
Константин Михайлович. – Артюхина я задержал, а вот пальцев его на письме
нет.
– А чьи есть? – глупо спросила она.
– Чьи-то есть, но чьи – неизвестно. Мне Коротков
звонил, так что я в курсе твоих приключений в загсе. Мы, конечно, возьмем
отпечатки у всех, кто там присутствовал, и сравним со следами на письме. Но это
долгая песня.
– А что Артюхин говорит?
– Да что он может говорить? Отрицает все, естественно.
Но я его дожму, ты не сомневайся. Я и раньше был уверен, что он виновен в том
изнасиловании, только его железное алиби меня смущало. А теперь у меня руки
развязаны. Кроме того, сегодня я узнал, что он завязан с транзитом наркотиков.
– Когда вы его задержали?
– Около двух часов дня…
Разговор с Ольшанским облегчения не принес. Чувство
опасности не утихало, и Настя решила попробовать отвлечься хоть на что-нибудь.
Она вышла на кухню, где Чистяков уже разложил на столе свои книги и углубился в
работу.
– Лешик, давай устроим свой собственный праздник.
Вдвоем. И напьемся.
Алексей поднял на нее изумленные глаза.
– Асенька, что с тобой? Да ты сама не своя от
сегодняшних событий. Тебе отдыхать надо, а не праздновать.
– Глупости. У нас сегодня свадьба. В конце концов, мы с
тобой шли к ней пятнадцать лет. Убирай свои книжки и доставай шампанское.
– Ты же не любишь шампанское, – заметил Чистяков с
улыбкой, но книги все-таки убрал.
– Но больше ничего нет.
– Кто сказал? Есть твой любимый мартини.
– Откуда?!
– Ну как откуда? Из торговой точки, откуда же еще. Я
сам его не делаю.
– Лешик, я тебя обожаю!
Она обняла мужа и крепко прижалась к нему.
После выпитого маленькими глоточками мартини ей стало легче.
Ледяные пальцы стали теплыми, бледное лицо слегка порозовело, комок внутри
словно разжался, и она смогла глубоко вздохнуть.
– Лешик, какие у нас планы на завтра? – спросила
она, расслабленно откидываясь на спинку стула и вытягивая ноги.
– Спать, спать и спать до полного умопомрачения. А там
посмотрим.
– Господи, хорошо-то как, – блаженно протянула
Настя. – Мы выспимся, а потом ты поведешь меня гулять. Мы будем гулять
долго-долго, пока у меня ноги не заноют, потом пообедаем и сядем за работу. Я
уступаю тебе компьютер.
– А как же ты? Опять будешь на машинке стучать?
