– А до того?
– До того были какие-то детские увлечения, последнее из
которых благополучно закончилось за несколько месяцев до знакомства с Турбиным.
Нет-нет, ни о какой ревности и речи идти не может.
– Скажите, Тамила Шалвовна, почему свидетелем со
стороны вашей дочери должна была выступать ваша племянница?
– А почему нет? Что в этом плохого?
– Плохого ничего, но, знаете, это не совсем обычно. Как
правило, девушки приглашают на эту роль свою ближайшую подругу. Не зря же существует
такое понятие «подружка невесты». Разве у вашей дочери нет такой подруги?
Что это? Короткову показалось или по лицу Тамилы
действительно пробежало мимолетное облачко?
– Видите ли, все школьные подруги Элены теперь живут своей
жизнью, учатся, работают, вышли замуж. Эля ни с кем из них не поддерживает
отношений. Скорее даже не она с ними, а они с ней. Сами понимаете, девочка из
обеспеченной семьи, ничем серьезным с виду не занята… Их это раздражает.
– Так что же, у вашей дочери нет вообще ни одной
подруги? Тамила Шалвовна, я не могу в это поверить.
– Ну… – Она замялась. – Если только Катя.
– Какая Катя?
– Голованова. Она живет в нашем доме, в другом
подъезде. Элина одноклассница.
– Они что, поссорились?
– Нет, с чего вы взяли? Они не ссорились.
– Так почему Элена не пригласила ее в загс на
регистрацию? По-моему, это было бы вполне естественно.
– Кажется, Эля мне говорила, что Катя в этот день
занята. Не то зачет какой-то должна сдавать, не то еще что-то…
– Как ваша дочь отнеслась к полученному письму?
– Ну как… – Тамила снова пожала плечами. –
Удивилась.
– И все? Только удивилась? Или испугалась?
– Да нет, я не заметила, чтобы она очень испугалась.
– Где сейчас Элена?
– Уехала с отцом за город. Ей нужно отвлечься,
успокоиться.
– Турбин поехал с ними?
– Нет. Они уехали вдвоем.
– Когда они вернутся? Мне нужно побеседовать с вашей
дочерью.
– К вечеру, наверное.
* * *
Белое и черное, черное и белое…
Весь мир состоит только из этих двух цветов. Они не дали мне
встать в ряды белых, они заставили меня унижаться и просить, а потом отвергли,
выкинули грубо и безжалостно, сделав брезгливое лицо. Они сказали, что среди
белых могут быть только самые лучшие, самые достойные. Самые белые.
А я?
Разве мой цвет не самый белый? Разве было на мне хоть единое
пятнышко? Почему они отвергли меня?
Я знаю, почему.
Потому что они только притворяются белыми. На самом деле
души их черны, и руки их черны, и помыслы. На самом деле им не нужны белые, им
нужны черные, которые умеют рядиться в белые одежды. А я не умею.
Зато теперь я умею другое. Теперь я умею соединять белое и
черное воедино. Кто говорит, что от слияния белого и черного получается серое?
Это неправда. Не серое объединяет их.
Их объединяет красное. Цвет крови. Цвет смерти. Перед
красным белые и черные равны, ибо нет от него спасения. Красный цвет всех
уравнивает.
Алое на белом – убитые невесты.
Потом будет алое на черном…
* * *
Екатерина Голованова пришла из института только около восьми
вечера. Коротков терпеливо поджидал ее на лавочке возле подъезда. Он уже
побывал у нее дома, разговаривал с матерью и даже видел фотографию, поэтому
узнал безошибочно.
– Здравствуйте, Катя, – сказал он, вставая и делая
шаг ей навстречу.
Девушка остановилась и с любопытством посмотрела на него.
Она была ровесницей Элены, но выглядела старше, возможно, оттого, что в ней не
было девичьей грации и легкости, зато были по меньшей мере восемь, а то и все
десять лишних килограммов веса. А может быть, дело было в слишком грустных
глазах и слишком серьезном взгляде.
– Меня зовут Юрий Викторович, я из уголовного
розыска, – представился Коротков. – Я могу с вами поговорить?
– А в чем дело? – испугалась девушка. – Что я
сделала?
– Ничего, – как можно приветливее улыбнулся
он. – Я хочу поговорить о вашей подруге Элене. Можно?
– Господи, что с ней?
– Да ничего с ней не случилось, не волнуйтесь. Давайте
присядем. Или вы хотите пройтись?
Катя задумалась, потом нерешительно переложила сумку в
другую руку.
– Я бы погуляла, но у меня книги… Сумка тяжелая.
– Я понесу. Давайте.
Коротков подхватил сумку и удивился ее тяжести. Конечно,
девушка не выглядела хрупкой и слабенькой, но вес сумки с книгами был все-таки
солидным.
– Как ваш субботний зачет? – поинтересовался он
как бы между прочим. – Сдали?
– Какой зачет? – удивилась Катя.
– А разве вы не сдавали в субботу зачет?
– Нет. С чего вы взяли? У нас по субботам вообще нет
занятий.
– Извините, значит, я что-то напутал. А где вы были в
субботу?
Возникшая пауза Короткову не понравилась. Катя молча шла
рядом с ним, поддевая носком туфельки пустую картонную упаковку из-под сока.
– Я жду, – напомнил он. – Где вы были в
субботу, Катя?
– Дома. А что?
– И чем вы занимались?
– Послушайте, Юрий Викторович, вы сказали, что хотите
поговорить со мной об Эле. А вместо этого интересуетесь, что я делала в субботу
дома. Какое отношение это имеет к Эле?
– Самое прямое. Я хочу понять, почему вы не были на ее
бракосочетании. Поэтому я и спрашиваю, какие такие неотложные дела заставили
вас остаться дома. Ведь Элена ваша близкая подруга. Она приглашала вас поехать
в загс?
Катя молча кивнула, упорно продолжая толкать перед собой
картонную коробочку.
– Почему же вы не поехали?
– Не захотела.
– Почему, Катя? Пожалуйста, не заставляйте меня
вытаскивать из вас ответы клещами. Совершено преступление, я собираю необходимую
для раскрытия информацию, а вы ведете себя как ребенок. Нельзя же так. Вы
взрослый умный человек, вы можете мне помочь, так помогите же.
– Вы, наверное, хотели сказать мне комплимент, –
криво улыбнулась она. – Но, знаете ли, иногда лучше быть маленькой
дурочкой, чем взрослой и умной.
– Что значит «лучше»? Для чего лучше?
– Выгоднее.
– То есть?
Катя снова умолкла. На этот раз пауза была еще дольше.
Наконец она сказала:
