– Ты забыл еще странную девушку Катю.
– Думаешь? – Он с сомнением посмотрел на Настю.
– А чего тут думать? Девушка явно знает Турбина лучше,
чем хочет показать. В сочетании с ее нежеланием ехать на регистрацию это дает
нам классическую картину ревности. Турбин предпочел ей хорошенькую глупенькую
Элену, к тому же дочку богатых родителей. Не обидно ли?
– Что-то у нас с тобой многовато женщин получается.
Давай для компании присоединим к ним мужчину. Например, отца Элены.
– А он что? Тоже Турбина не любит?
– Этого я не знаю, но зато его самого не любит Катя
Голованова. Она обоих родителей Элены характеризует одинаково: снобы, которые
ни за что не допустят проникновения в их клан нищего чужака.
– И во всей этой теплой компании нужно искать ниточки,
ведущие к загсам. Тот, кто написал мне письмо, должен был знать, что я выхожу
замуж. И знать, какое время мне назначено. Иначе вся затея теряет смысл.
Убийство нужно было совершить тогда, когда я буду в загсе, чтобы казалось, что
убийца обознался. Если меня и жертву развести во времени, картинка развалится.
Согласен?
– Станция «Щелковская», конечная. Поезд дальше не
пойдет, просьба освободить вагоны, – проскрипел противным голосом динамик
прямо над их головами.
Они поднялись на эскалаторе наверх и пошли к автобусной
остановке.
– Как хорошо, тепло, лето скоро, – мечтательно
сказала Настя. – Не люблю, когда холодно. Меня все время знобит, как бы ни
одевалась. Мне бы жить где-нибудь, где круглый год двадцать два градуса.
– Живи в тропиках, там тепло, – ехидно посоветовал
Коротков. – Ты у нас теперь профессорская жена, можешь себе позволить.
– Нет, в тропиках душно. Я духоту плохо переношу,
сосуды слабые.
– Ну, подруга, тебе не угодишь. Твой автобус.
Он подождал, пока Настя вместе с толпой пассажиров влезет в
автобус, помахал ей рукой и пошел назад к метро.
* * *
Симпатичный черноглазый Михаил Доценко с самого утра торчал
в Кунцевском загсе, предъявляя сотрудницам фотографию неизвестной женщины.
– По-моему, я ее видела, – неуверенно произнесла
молоденькая работница загса, занимавшаяся оформлением регистрации новорожденных
детей.
– Припомните, когда, – с надеждой попросил Михаил.
Ему важно было найти человека, который помнит хоть
что-нибудь, хотя бы самую малость. Заставить его вспомнить все будет тогда уже
делом техники, которой Миша владел очень неплохо.
– Нет, я не помню, – покачала головой девушка.
– А что вам показалось знакомым? Лицо? Глаза? Прическа?
Может быть, платье? – продолжал допытываться Доценко.
– Не могу сказать. Я, честное слово, не помню. Просто я
тогда посмотрела на нее и подумала: что она здесь делает?
– Очень интересно, – оживился он. – А почему
вы так подумали?
– Не знаю. Помню, что подумала. А почему – не помню.
– Хорошо, давайте попробуем подойти с другого конца.
Если вы увидите здесь молодую женщину с молодым человеком, что вы подумаете?
– Что они пришли подавать заявление на регистрацию
брака или на развод.
– А если это будет женщина с ребенком лет пяти?
– Что она пришла оформить перемену фамилии ребенку.
– А если пожилой мужчина пришел один?
– Скорее всего за свидетельством о смерти жены или
кого-то из родителей. Мы с вами в угадайку играем?
– А что? По-моему, замечательная игра, –
обезоруживающе улыбнулся Михаил. – А если вы увидите здесь древнюю
старушку, что вы подумаете?
– Что она потеряла какой-то важный документ и пришла за
повторным. Что еще ей здесь делать? Не замуж же выходить. И детей крестить
поздновато, – рассмеялась девушка.
– А той женщине вы, выходит, никакой истории не
придумали. Почему, например, она не могла прийти за свидетельством о смерти?
– У нее выражение лица было… – Она замялась, подыскивая
нужное слово.
– Какое?
– Ну… не такое. Не как у человека, который потерял
кого-то близкого. Свидетельства же выдаются только близким родственникам. У них
лица совсем другие бывают.
– А у нее какое было лицо?
– Каменное. Знаете, такое безразличное и внутрь себя
повернутое. Не расстроенное, не убитое, не радостное… Понимаете, загс –
организация особенная. Вы, может быть, не задумывались, но здесь все связано с
переменами в жизни людей. Мы же так и называемся: отдел записи актов
гражданского состояния. Как состояние поменялось – сразу к нам бегут. А ведь
это всегда событие – перемена состояния. Радостное или грустное, свадьба или
развод, рождение ребенка или смерть близкого, но это всегда событие. И
спокойных, безразличных лиц здесь в принципе быть не может. Вы меня понимаете?
А у этой женщины лицо было… Да что я вам объясняю, вы сами посмотрите, она на
фотографии точно такая же.
Девушка была права. Лицо изображенной на снимке женщины было
отстраненным и странно напряженным, будто застывшим. За свою сыщицкую жизнь
Михаил не раз видел такие лица. Это были лица психически больных.
* * *
В квартиру Настя входила робко, ожидая встретиться со
смертельно обиженным Чистяковым и готовясь к неприятному объяснению. К ее
огромному облегчению, Леша и не думал дуться на нее за то, что вместо медового
месяца она снова включилась в работу. В самом деле, смешно говорить о каком-то
медовом месяце после пятнадцати лет близких отношений.
Алексей сидел на кухне и раскладывал пасьянс «Могила
Наполеона». На плите стояли сковородки под крышками, от которых на Настю
потянуло какими-то упоительными запахами.
– Чем пахнет? – весело спросила она, протягивая
руку и собираясь снять крышку.
Леша повернулся и шутливо шлепнул ее по руке.
– Не лезь немытыми руками. Любопытным здесь не подают.
– А каким подают?
– Хорошим девочкам, которые сидят дома и стирают мужу
рубашки.
– И что мне теперь, помереть от голода? –
возмутилась она. – Я уже старая, мне в хорошую девочку перевоспитываться
поздно. Как говорят наши друзья-украинцы: «Бачилы очи що купувалы». Не надо
было на мне жениться.
– Как это не надо? Ты вникни в мой гениальный замысел:
годами воспитывать в тебе привычку не покупать продукты и не готовить еду,
полагаясь только на меня, потом заманить тебя под венец и перестать кормить. Ты
умираешь с голоду, а я становлюсь твоим наследником. И все это – мое. – Он
сделал широкий жест, как бы охватывая им всю квартиру. – Я получаю жилье в
Москве, привожу сюда молодую жену, которая как раз и будет хорошей девочкой. А
квартиру в Жуковском оставляю родителям. Ну? Не умница ли я? А ты говоришь,
жениться не надо было. Куда кусок схватила?! – угрожающе закричал он,
видя, как Настя, слушая его, быстро подняла крышку и утащила со сковороды
покрытый румяной корочкой кусок жареной телятины. – Положи на место сейчас
же!
