– Валерий – ваш единственный сын? – спросил он.
Женщина побледнела, и ее намазанные красной помадой губы
стали казаться почти черными на землисто-сером лице.
– Вы пришли говорить о несостоявшейся свадьбе или о
моей семье? – сказала она нарочито громко, но голос выдавал напряжение и
страх.
– Я просто подумал, что, может быть, ваше отрицательное
отношение к женитьбе Валерия связано с тем, что другие ваши дети несчастливы в
браке. Нет?
– Нет, – резко бросила Вероника Матвеевна. –
Других детей у меня нет. Валерий – единственный сын.
– Расскажите мне о его отце, – попросил Коротков и
тут же понял, что попал в очень болезненную точку.
Лицо женщины исказилось до неузнаваемости, пальцы
морщинистых рук сцепились так крепко, что, казалось, разъединить их уже не
сможет никакая сила, маленькие темные глазки полыхнули ненавистью.
– Я не собираюсь обсуждать с вами человека, который был
отцом Валерия. Тем более что его уже давно нет в живых.
Разговор не получался, все время натыкаясь на какие-то
невидимые препятствия. Коротков начал нервничать. Мать Турбина явно что-то
скрывает, но относится ли это к двум совершенным убийствам и нужно ли
упираться, чтобы все-таки заставить ее разговаривать нормально, –
неизвестно.
Он огляделся, стараясь выхватить глазами какие-нибудь
существенные детали обстановки и общей атмосферы в квартире, которые могли бы
дать толчок к дальнейшей беседе, сделав ее более безопасной и в то же время
более продуктивной. С первого же взгляда было видно, что живут здесь люди
небогатые. Из мебели – ничего лишнего, только самое необходимое, довольно много
книг, но Юрий сразу определил, что изданы они были еще во времена «нормальных»
цен. Изданий последнего периода, в ярких твердых переплетах и с золотым
тиснением, не было совсем. На подоконнике сиротливо примостился старенький
черно-белый переносной телевизор, и от него в открытую форточку тянулся кусок
проволоки – самодельная антенна.
Коротков достал носовой платок и принялся с усердным видом
тереть ладонь, то и дело недовольно морща нос.
– Вы позволите мне вымыть руки? – наконец произнес
он с извиняющейся улыбкой и встал.
Вероника Матвеевна молча поднялась вместе с ним и проводила
его в ванную. Юра включил воду и начал с преувеличенной тщательностью
намыливать руки, исподтишка оглядывая треснутое зеркало над раковиной,
дешевенький бритвенный станок «Искра», который продавался лет десять назад и
стоил, сколько он помнил, два рубля тридцать копеек. Десять лет назад Валерию
было семнадцать, и это, наверное, его первый станок, которым он и пользуется по
сей день. Кафельная плитка в некоторых местах отвалилась, эмалированная
поверхность ванны вся покрыта желтыми пятнами. Сразу видно, что квартира много
лет не ремонтировалась.
– Вы давно живете в этой квартире? – спросил он
как бы между прочим, вытирая руки истертым в многочисленных стирках вафельным
полотенцем.
– Чуть больше года.
– А до этого?
– До этого мы жили в Марьиной Роще.
Странно, подумал Коротков, Марьина Роща – удобный район,
недалеко от проспекта Мира, с хорошим транспортным сообщением, большими
магазинами. Зачем было переезжать в эту тесную «хрущобу» без лифта в
загазованном промышленном районе?
Он безуспешно бился с хозяйкой квартиры еще час, пытаясь
нащупать тему, на которую можно было бы разговаривать с ней, не вызывая острой
негативной реакции и в то же время получая хоть какую-то полезную информацию.
Но Вероника Матвеевна оказалась трудным собеседником, и перехитрить ее
Короткову не удалось.
– Вы не знаете, когда Валерий и Эля поедут на повторную
регистрацию? – спросил он уже в дверях.
– Никогда, – отрезала женщина, окидывая его недобрым
взглядом.
– В каком смысле?
– В прямом. Я не допущу, чтобы мой сын женился. По
крайней мере, пока я жива, этого не произойдет. И я очень надеюсь, что и после
моей смерти тоже.
Короткову надоела роль мягкого дипломата, который сам
стесняется того, что делает. Он понял, что все это время его сдерживал возраст
Вероники Матвеевны, ему казалось, что недопустимо разговаривать в привычном ему
жестком тоне с семидесятилетней женщиной. Но ведь погибли две девушки, и еще
две, в том числе невеста ее сына, получили угрожающие письма…
– Вероника Матвеевна, – зло сказал он,
разворачиваясь и снова входя в комнату, – вы, наверное, не понимаете всю
серьезность положения. Совершены два тяжких преступления. Кроме того, есть все
основания думать, что есть некто, кто очень не хочет, чтобы свадьба вашего сына
и Элены Бартош состоялась. Слова, которые вы постоянно произносите на
протяжении всей нашей беседы, заставляют меня думать, что этот человек – вы.
Поэтому я вас убедительно прошу, перестаньте отделываться от меня декларативными
заявлениями и давайте-ка говорить по существу. Имейте в виду, я не уйду отсюда
до тех пор, пока, во-первых, не пойму, почему вы не хотите, чтобы ваш сын
женился на Элене, а во-вторых, пока вы не убедите меня, что вы к этим письмам
не имеете никакого отношения. Я ясно выразился?
Произнеся эту грозную тираду, Коротков демонстративно уселся
за стол, сложил перед собой руки и стал в упор разглядывать хозяйку. Лицо
Вероники Матвеевны стало совсем пепельным. Она попыталась выпрямиться во весь
свой небольшой рост, но вместо этого жалко привалилась к стене. Короткову было
видно, как дрожат ее руки.
– Вы не имеете права, – сказала она прерывающимся
голосом. – Я старый больной человек, мне семьдесят лет, а вы врываетесь в
мою квартиру и требуете от меня ответов на вопросы, которые я не считаю нужным
ни с кем обсуждать. Вам должно быть стыдно. Вы пользуетесь своей молодостью и
силой, чтобы заставить меня давать показания. Я не стану с вами разговаривать.
Она повернулась и ушла в другую комнату, оставив Короткова
одного. Такого оборота он не ожидал, но растерянности его хватило ровно на две
минуты. Через две минуты, собравшись с мыслями, он решительно поднялся и вышел
в прихожую.
– Вероника Матвеевна, – сказал он громко в сторону
закрытой двери, которая вела в маленькую комнату, – я ухожу, закройте за
мной дверь. Мне очень жаль, что разговор у нас с вами не получился, но, честно
говоря, вы сами в этом виноваты. Может быть, в следующий раз наша встреча
пройдет более удачно.
Он щелкнул замком, открыл дверь и вышел на лестницу.
Спустившись на улицу, Коротков внимательно огляделся в поисках двух необходимых
ему вещей: телефона-автомата и места, с которого было бы удобно наблюдать за
подъездом. Телефон он нашел довольно быстро, и в течение двух часов ему обещали
выяснить, почему мать и сын Турбины год назад переехали в неотремонтированную
квартиру в экологически неблагополучном районе. После этого он занял место, с
которого ему хорошо был виден дом, где живут Турбины, и стал ждать. Ему никогда
не приходилось иметь дело с семидесятилетней подозреваемой, поэтому
прогнозировать ее поступки было трудно, и Юрий приготовился к длительному
ожиданию. Рано или поздно что-нибудь все равно произойдет.
