– Типичные рассуждения импотента, – фыркнул
Турбин. – Отрицание ценности того, в чем сам не силен. Это ваша
собственная теория или вы где-то это вычитали?
«Отлично, – подумал Латышев, – все-таки я вынудил
этого сопливого интеллигента перейти на взаимные оскорбления. Он долго
держался, надо отдать ему должное, но теперь дело пойдет быстрее, он теряет
контроль над собой. Да, теперь я понимаю, почему Тамила не успела рассорить их
за две недели. Он по темпераменту флегматик, и в беседе с ней он никогда не допустил
бы ничего такого, что уронило бы его в Элиных глазах. Тамиле не пристало вести
с ним разговоры о сексе, точно так же как она не могла при нем говорить обо
мне, потому что Эля расценила бы это как предательство с ее стороны. А мне все
это можно, я не выдаю ничьих секретов, я говорю о себе и своих чувствах».
– Вы противоречите сами себе, – спокойно заметил
он. – Мужчина, который не может ничего, кроме как трахаться, начинает
отрицать ценность всего остального. Знаете, кто уверен в том, что секс – это главное?
Нищие неудачники, которые больше ничего не смогли в жизни сделать. Вот и
утешают себя тем, что в постели они – гении, а все остальное неважно. Вы же
философ, стало быть, должны понимать, что сексуальность – не продукт
цивилизации, она заложена в человеке от природы, и гордиться своими
анатомическими данными и физиологическими возможностями так же глупо и
недостойно настоящего мужчины, как, например, гордиться густыми волосами или
красивыми глазами. Этим может гордиться женщина. А настоящий мужчина ценен
только тем, чего достиг, чего добился, что сумел сделать, создать, изобрести.
Так вот, Валерий, мне есть чем гордиться. А вам?
Марат перевел взгляд на Элю, которая сидела замерев, как
кролик перед удавом, и боялась пошевелиться. По ее лицу было видно, что она
никак не может уловить суть спора, поэтому не может понять ни приводимых
соперниками аргументов, ни оценить правоту кого-то из них. Нужно было, как
говорят в научных кругах, снизить уровень дискуссии.
– Элечка, я обращаюсь к тебе. Я не настаиваю на том,
чтобы ты принимала решение прямо сейчас, это решение трудное и болезненное. Но
прежде чем ты его примешь, я хочу, чтобы ты все взвесила. Наш с тобой роман
длился год. Твои отношения с ним, – он кивнул на Турбина, – длятся
только пять месяцев. Мы с тобой гораздо больше привязаны друг к другу, потому
что знаем друг друга дольше. Это тебе понятно?
Эля послушно кивнула, как примерная ученица, которой
объясняют теорему на уроке геометрии.
– Мое финансовое положение таково, что я могу
обеспечить тебе нормальное существование. А что касается секса, то вспомни
Балатон. Разве ты была недовольна мной? У нас все получалось, и нам было очень
хорошо. И потом, в Москве, нам тоже было хорошо. А теперь представь себе, что
ты первый раз в жизни ешь персики. Они такие вкусные, что ты съедаешь сразу три
килограмма, и тебе кажется, что ты можешь без остановки есть их тоннами. Но уже
на пятом килограмме тебе становится дурно. Назавтра ты смотреть на них не
можешь. А через месяц ты начинаешь относиться к ним совершенно спокойно, с
удовольствием ешь, когда тебе их приносят, и даже не вспоминаешь о них, когда
их нет на столе. То же самое происходит и с сексом. Это тоже понятно?
Она снова кивнула, и только тут до Турбина дошло, что
происходит на его глазах.
– Вы ведете себя как подонок, – взорвался
он. – Перестаньте давить на нее. Вы пользуетесь тем, что она внушаема и
безропотно вас слушает. Убирайтесь отсюда!
– Элечка, мне уехать?
Та снова кивнула. Из глаз ее катились слезы, но она их не
замечала, глядя куда-то мимо сидящих по обе стороны от нее мужчин.
– Хорошо, детка, я уеду, хотя видит бог, как мне этого
не хочется. Твой приятель назвал меня импотентом и подонком, а значит, недалек
тот день, когда он назовет тебя дурой и сукой. Если человек в принципе способен
на оскорбление, то оскорбление любимой жены – только вопрос времени. И еще
одно. Знаешь поговорку: «Бог дал – Бог и взял»? Она говорит о том, что все, что
в человеке от природы, может в любой момент исчезнуть. Густые волосы могут
начать выпадать. Красивое лицо может быть обезображено в результате несчастного
случая. Даже жизнь может внезапно оборваться. А вот то, что человек сделал,
порой живет веками. И то, чему он научился сам, уже не пропадет, потому что это
не Бог дал и взял обратно, а человек сам сделал, сам добился. Завтра твой
приятель заболеет тяжелым гриппом, и его сексуальная привлекательность
значительно ослабеет. Что останется? Нищета и скука. А если это случится со
мной, то останется все по-прежнему. Вспомни, Элечка, сколько раз случалось, что
у меня не было сил, а ты все равно оставалась довольна.
Марат не спеша поднялся, налил себе в чашку остывший кофе из
кофейника и стоя выпил, исподтишка наблюдая за Элей и Турбиным. У Эли выражение
лица было подавленное, у Турбина – злое. Сейчас, пожалуй, уже можно оставить их
одних, когда пройдет первый шок, они пустятся в длинные разговоры. Если Турбин
начнет хаять Марата, каждое лыко будет в строку, каждое резкое слово в его
адрес, не зря же Марат бросил эту фразу про оскорбления, знал, что говорить.
Чем грубее будет Турбин, тем больше Эля будет убеждаться в правоте Латышева. А
если Турбин проявит мягкость и интеллигентность, то его аргументы до Эли не
дойдут: она в тонкой материи не сильна, понимает только простые фразы и
знакомые слова. Марат это давно заметил.
Глава 8
Квартира, оставшаяся у Селуянова после развода, была
огромной и неухоженной. Жена не стала делить жилплощадь, так как с самого
начала было известно, что ее будущий новый супруг является в Воронеже довольно
крупной шишкой и с квартирными делами у него все в большом порядке. Николай
выбрал себе сферу обитания – большую комнату и кухню, где старательно
поддерживал порядок и чистоту, а на оставшиеся две комнаты и просторную
прихожую просто махнул рукой. Сюда частенько наведывался Юра Коротков, который
жил в крошечной двухкомнатной квартирке вместе с женой, сыном и парализованной
тещей и который, проведя несколько часов в тишине и покое просторных
селуяновских хором, немного оживал и набирался сил. Самой большой удачей он
считал те вечера, когда жена, среагировав в очередной раз на какую-нибудь
мелочь, устраивала скандал и вынуждала терпеливого Короткова пулей вылетать из
квартиры, хлопнув дверью. В такие вечера Юра бегом бежал к метро и уже через
пятьдесят минут входил в тихую обитель своего товарища и коллеги. Неубранную, с
клоками пыли, шаловливо перекатывающимися под ногами при каждом движении
воздуха, с отрывающимися кое-где обоями, но зато спокойную и надежную. Квартира
Селуянова была единственным местом, где Юра мог выспаться. Может быть, играло
свою роль и то, что Николай, как только заканчивались зимние холода, постоянно
держал все окна открытыми, из-за чего воздух в квартире всегда был свежим и
прохладным, а дома у Короткова из-за опасений, как бы парализованная теща не
заболела пневмонией, форточки открывались только на 15 минут в сутки для
«гигиенического проветривания». Каждый, у кого в доме был парализованный
больной, знает этот специфический тяжелый запах лекарств, мочи и вечно влажного
белья, которое сохнет по всей квартире в самых неподходящих местах. У себя дома
Юра вставал по утрам с тяжелой головой, злой и невыспавшийся.
