Она зажмурилась и выпила. Через пару минут ей показалось,
что стало легче. Ну что она, в самом-то деле, как маленькая. Надо – значит,
надо.
– Пойдемте, Паша, – сказала она, тяжело поднимаясь
со стула.
На этот раз она продержалась дольше. Они успели почти
полностью подтянуть клеенку под расползающееся, желеобразное черно-зеленое
месиво, когда у нее закружилась голова и она почувствовала, что еще секунда – и
упадет в обморок. Павел заметил, что она резко побледнела, выпрямился и успел
подхватить ее.
– Тихо, тихо, – приговаривал он, обнимая Веронику
Матвеевну и осторожно выводя ее из квартиры. – Все хорошо, сейчас мы с
вами посидим, отдохнем, уже немножко осталось. Вы такая молодец, вы такая
мужественная, я таких женщин еще не встречал. Вот так, сидите, отдыхайте.
Он снова налил ей водки и протянул стакан.
– Наверное, не нужно, – неуверенно произнесла
Турбина. – Все равно никакого эффекта нет, только добро переводить.
– Это вам кажется, – с улыбкой возразил
Павел. – Просто вы вся на нервах, поэтому не чувствуете. Если бы эффекта
не было, вы бы не смогли сделать то, что сделали. Давайте, для храбрости.
Она покорно выпила водку, которая уже не жгла горло и не
казалась противной.
Наконец останки Григория Филипповича были собраны на большую
клеенку. Они с Павлом взяли ее за концы, приподняли и положили на разложенные
на полу носилки.
– Ну вот, – удовлетворенно вздохнул санитар,
скрепляя сверху свободные концы клеенки, – самое страшное позади. Теперь
снести вниз в машину – и порядок.
Он выглянул на лестничную клетку, где, кроме угрюмого
сержанта, осталось только двое самых стойких соседей-мужчин, для которых
любопытство к чужой смерти оказалось сильнее отвращения перед трупным запахом.
– Мужики, спуститесь вниз, позовите водителя, скажите,
нести надо, – попросил Павел.
Через несколько минут на лестнице послышались шаги водителя.
Не дойдя двух пролетов до квартиры, он остановился. По доносящимся звукам стало
понятно, что его рвет. Запах был очень сильным.
– Так, – уныло произнес санитар, – и этот нам
не помощник. Придется нам с вами вместе нести.
Турбина тихо заплакала. Она уже снова сидела на своей кухне
и с облегчением успела подумать, что все кончилось.
– Ну, Вероника Матвеевна, миленькая, – взмолился
Павел, – сделайте последнее усилие. Вы же видите, как все получается. Люди
же не железные. Это я привычный, а с них-то какой спрос.
– Я тоже не железная, – всхлипывала она. – Я
больше не могу, оставьте меня в покое, несите сами как хотите. Я туда не пойду.
Павел молча стоял рядом с ней, и вид у него был совершенно
растерянный. Турбиной стало его жалко. В самом деле, он-то чем виноват, что так
все вышло? Он был к ней так внимателен, а она бросает его в последний момент.
– Ладно, я помогу.
Она вытерла слезы, налила себе еще водки, выпила. Теперь
можно идти.
– Вы идите впереди, – предусмотрительно сказал
санитар, когда они подошли к носилкам, – чтобы вам не смотреть.
Она благодарно кивнула. Медленно, осторожно, глядя под ноги,
они снесли останки с третьего этажа на улицу и засунули носилки в машину.
Хлопнула задняя дверца.
– Ну вот, теперь все, – облегченно вздохнул
Павел. – Спасибо вам, Вероника Матвеевна. Вы необыкновенная женщина.
Она молча повернулась и ушла в дом. Разговаривать сил не
было. От непереносимого запаха челюсти свело так, что, казалось, она уже
никогда не сможет разжать зубы. Увидела на столе в кухне бутылку, водки в ней
оставалось на донышке, буквально на два глотка. Она машинально подумала, что
выпила всю бутылку одна, Павел наливал себе всего один раз и совсем немного.
Плохо отдавая себе отчет в своих действиях, она взяла бутылку в руки и допила
остатки спиртного прямо из горлышка. Ей казалось, что опьянение так и не
наступило.
Вероника Матвеевна пошла в ванную, включила воду погорячее и
стала исступленно тереть себя мочалкой, то и дело поливая ее густым ароматным
немецким «Бадузаном». Наконец она решила, что избавилась от прилипшего к ней
запаха. Вытерлась толстым махровым полотенцем и легла в постель. Но уснуть не
могла. Перед глазами вставали отвратительные картины всего того, что ей
пришлось пережить сегодня.
Она проворочалась с боку на бок до вечера, потом все-таки
встала. Начало сказываться действие выпитой водки, и ей стало немного легче.
Она попробовала приготовить себе что-нибудь на ужин, но от запаха еды ее
затошнило. Она села за кухонный стол и впала в тупое оцепенение, из которого ее
вывел звонок в дверь. На пороге стоял Павел.
– Добрый вечер, – смущенно улыбнулся он. –
Извините, что потревожил. Я зашел узнать, как вы себя чувствуете. Вы были такая
бледная, когда я уезжал.
Она почему-то обрадовалась ему. После такого страшного дня
одиночество казалось ей невыносимым. Мысль о том, чтобы разделить его с
санитаром из морга, ее не коробила. Он такой славный и так внимательно к ней
отнесся.
– Вы ели что-нибудь? – заботливо спросил он, снова
оказавшись в ее большой красивой квартире.
– Пробовала, – призналась она. – Не
получается.
– Это не годится. Нужно поесть обязательно, вы же целый
день на нервах.
– Кусок в горло не лезет.
– А вы не обращайте внимания, – весело посоветовал
Павел. – Он не лезет – а вы его проталкивайте. Нужно еще выпить.
– Да куда мне, что вы. Я и так целую бутылку сегодня
уговорила.
– Ну и что? Раз не берет – нужно добавить. Давайте
вместе поужинаем, я вам компанию составлю, чтобы не скучно было. И выпьем
вместе, помянем покойника.
Это было бесцеремонно, но в тот момент Веронике Матвеевне
так не показалось. Она была рада ему. Быстро приготовила ужин, стараясь не
обращать внимания на то и дело подкатывающую тошноту, накрыла на стол, достала
еще одну бутылку водки. И даже не заметила, как они ее выпили. Напряжение
понемногу спадало, по телу разливалось блаженное тепло, сегодняшние события
казались какими-то далекими, будто и не с ней все это было, а просто кто-то
рассказал.
– Как у вас хорошо, – вздыхал Павел, – книги,
картины. Богато живете. Все детям останется.
Ее это не коробило, сейчас она готова была всех любить и
всем прощать.
– У меня нет детей. Я живу одна.
– Что, и мужа нет? И родителей? – удивленно
выспрашивал Павел.
– Нет никого. Родители умерли, а замужем я вообще не
была.
– Ну надо же, – недоуменно качал он
головой. – Такое богатство – и никому не достанется. Обидно.
Он ходил по комнатам, рассматривал картины, восхищенно
хмыкал, а она шла следом за ним и с гордостью рассказывала о том, что вот эту
картину купил еще ее дед на аукционе в Париже, а эту ему подарил сам автор, а
вот эти два портрета – ее бабки и отца – были написаны специально по заказу, за
большие деньги. У нее стали слипаться глаза, одолевала усталость, но Павел все
не уходил, и ей, честно говоря, и не хотелось, чтобы он ушел. Дальше все было
смутно…
