– Вы любите свою работу?
Алла внимательно посмотрела на Настю, склонила голову вбок и
чуть отступила назад, словно бы отыскивая самый удачный ракурс.
– Люблю, – просто сказала Настя. – Она
грязная, тяжелая, но интересная, и я ее люблю.
– Опасная?
– В общем, есть немного. Бывает, что очень опасная, но
если не делать явных глупостей, то уровень опасности можно понизить.
– А уровень грязи?
– Нет. Это не поддается регулированию.
– Наверное, нужно быть очень преданным вашей работе,
чтобы с этим мириться, верно?
– Конечно, – согласилась Настя. – Или не
очень преданным, но умеющим не реагировать на всякие гадости и мерзости. Или
совсем не преданным, но получающим удовольствие от насилия, обмана, ощущения
своей власти. По-всякому бывает.
– А вы знаете, – неожиданно сказала
Моспанова, – ведь мой сын тоже хотел идти работать в милицию. Вот я сейчас
слушаю вас и думаю: как хорошо, что он этого не сделал.
– Почему?
– Он не смог бы. Он не подходит ни под одну из
перечисленных вами категорий. А ведь когда у него не получилось с поступлением
к вам на службу, для него это была такая трагедия! Он очень переживал, я даже
начала беспокоиться за его здоровье. Жаль, что люди мало знают о вашей работе.
У них какое-то искаженное представление о милиции.
– Ложная романтика?
– Да, наверное…
– Алла Ивановна, разрешите вас поприветствовать! –
раздался у них за спиной громовой голос.
К ним, высоко подняв огромный букет роз, шел известный
кинорежиссер, ведя под руку свою очаровательную жену, не менее известную
актрису.
– Костик! – обрадованно кинулась к нему Моспанова,
и Настя, воспользовавшись тем, что фотохудожница отвлеклась, тихонько отошла и
принялась искать своих.
Они долго ходили по выставке, разглядывая работы Аллы
Моспановой. Надежда Ростиславовна то и дело останавливалась, встречая знакомых
и застревая возле них с разговорами.
– Моя дочь Анастасия…
– Мой муж Леонид…
– Моя дочь и ее муж…
Настя пожимала руки, вежливо улыбалась и мечтала только об
одном – скорее уйти отсюда. Вернуться домой, надеть уютный удобный халат и
сесть на кухне с уютным родным Лешиком, смотреть, как он раскладывает пасьянс
«Могила Наполеона», молча курить и думать о своем. Об убитых невестах. О
женщинах, получивших угрожающие письма. О взломанной фотолаборатории и
украденных негативах.
В какой-то момент ей удалось отключиться от шумной толпы,
наклеив на лицо вежливо-приветливую улыбку, и погрузиться в размышления. Итак,
вариантов всего три.
Первый: кто-то валяет дурака и пишет невестам письма с
угрозами, желая сделать им гадость. А кто-то другой по совершенно другим
мотивам совершает два убийства, которые просто случайно совпадают по времени с
получением очередных писем. Маловероятно, слишком много совпадений. Убийства
случайно совершены именно в тех загсах, где выходят замуж невесты, накануне
получившие письма. Хотя чего в жизни не бывает!.. Вероятность мала, но она
есть, и отбрасывать ее нельзя.
Второй вариант: преступник-хулиган пишет письма, теша тем
самым свою природную злобу, а преступник-убийца узнает об этом и использует в
своих целях, чтобы сбить с толку следствие.
И вариант третий: преступление готовилось давно, но
возможность совершить убийство появилась только сейчас. Тогда какой смысл в
этом преступлении? Против кого оно было направлено? В первых двух случаях
мишенью вполне могла быть Элена Бартош. Уж слишком много людей не хотели этой
свадьбы. Да и Латышев зачем-то отирался возле загса. При третьем варианте
вообще ничего не понятно. Больная психика? Бред мести?
– Мама, откуда можно позвонить? – спросила она,
бесцеремонно хватая Надежду Ростиславовну за рукав, несмотря на то, что она
была увлечена беседой с каким-то седым смешным коротышкой.
– Внизу у входа есть телефон, – ответил ей
коротышка, махнув рукой в сторону лестницы.
Настя, не обращая внимания на удивленные взгляды родителей и
мужа, стала протискиваться сквозь толпу к лестнице.
– Юра, – быстро сказала она, когда Коротков снял
трубку, – запроси в загсах все сведения за три года о парах, которые
подали заявление, но не явились на регистрацию.
– Погоди, – оторопел Коротков от ее
натиска, – ты откуда звонишь? Ты же собиралась на какой-то светский раут?
– С раута и звоню. Сделаешь?
– Ну ты, мать, в своем репертуаре, не отдыхается тебе.
Может, объяснишь, до чего додумалась?
– Не сейчас. Позвони мне домой после одиннадцати,
расскажу.
Она вернулась наверх и с трудом разыскала свое семейство,
которое за время ее отсутствия успело переместиться в соседний зал.
– Мам, а конец скоро? – робко спросила она.
Надежда Ростиславовна кинула на нее строгий взгляд, не
допускающий никаких возражений.
– Нет, еще фуршет и аукцион лучших работ Моспановой.
– Это надолго?
– Не меньше двух часов, а то и все три.
– Мама… – взмолилась она.
– Ну ладно, – внезапно смягчилась мать. – Иди
уж. Я вижу, ты действительно мучаешься. Смотреть жалко.
Настя обрадованно схватила Чистякова под руку и потащила его
к выходу.
– Садистка, – объявил он, садясь в машину и
включая зажигание. – Поесть на халяву не дала. Будешь за это готовить
ужин.
– Буду, – согласилась она. – Можешь из меня
веревки вить, я на все готова.
– Из тебя совьешь, как же, – усмехнулся он. –
Удавиться проще.
– Ты что, Лешик, – насторожилась она. – Ты
чем-то недоволен? Хотел остаться?
– Конечно, хотел. Я посмотрел каталог аукциона и выбрал
совершенно изумительный пейзаж. Хотел тебе подарить. А ты… Никогда у меня с
тобой ничего не получается.
– Прости, милый.
Ей стало неловко. Она ласково погладила мужа по волосам и
потерлась носом о его плечо. Леша молча вел машину, лицо у него было
расстроенное.
– Ну прости, Лешенька. Ну я дура. Что ж теперь
сделаешь?
– Это точно, ничего не сделаешь, – мрачно
подтвердил Чистяков. – Не разводиться же с тобой, бестолковой.
* * *
Наутро оказалось, что в редакцию позвонили еще четырнадцать
женщин. Настя схватилась за голову.
– Ты представляешь, сколько их было, писем этих? –
сказала она Леше, который к утру уже забыл о своей обиде. – Ведь позвонили
только те, кто читает «Криминальный вестник». Или их знакомые читают, которые
знают про эти письма. А сколько ж их было на самом деле! Подумать только,
сколько крови эта сволочь людям попортила!
