– Чертовски хорош, – улыбнулась Настя. –
Давай письмо.
Она взяла протянутый белый конверт и нетерпеливо вскрыла. На
сложенном в четыре раза листочке бумаги печатными буквами было написано: «Не
делай этого. Пожалеешь».
Она не сумела справиться с собой, резко побледнела, руки
задрожали.
– Что? – озабоченно спросил Александр. –
Что-нибудь плохое?
– Не обращай внимания. Ерунда всякая, – ответила
она, стараясь не выдать испуга и волнения.
– Ася!
– Сашенька, не бери в голову. Все в порядке. К нашей
общей свадьбе это никакого отношения не имеет. Пойди, пожалуйста, на кухню и на
пять минут отвлеки Дашу и Лешку, чтобы они не входили в комнату. Мне нужно
позвонить.
Она закрыла дверь, схватила телефонный аппарат и набрала
номер следователя Ольшанского.
– Константин Михайлович, – торопливо заговорила
она, – Артюхин, видно, здорово испугался. Мне в дверь сунули письмо
угрожающего содержания. Чтобы я не сообщала следователю, то есть вам, о нашей с
ним вчерашней встрече, а то, дескать, пожалею.
– За письмо хваталась?
– Только ногтями и за самый краешек. Я ученая, как
собака Павлова. За такие письма никогда пальцами не хватаюсь, это уже на уровне
рефлекса.
– Ты где сейчас?
– Пока дома. Через десять минут уезжаю.
– В какую сторону?
– Сначала в Сокольники к десяти часам, а потом, к
двенадцати, возвращаюсь в район Измайлова, потом к двум часам едем в центр, в
«Метрополь».
– Я подскочу в Сокольники к десяти, отдашь мне письмо.
И не дергайся, слышишь, Каменская? Если ты действительно убедила его, что до
понедельника ничего предпринимать не будешь, то до понедельника он тебя и не
тронет. А за два дня я его достану, он даже пискнуть не успеет. Ну Артюхин, ну
сволочь!
Поговорив со следователем, Настя кинулась в ванную
заканчивать макияж. Из кухни до нее доносились оживленные голоса брата и его
невесты, которые живо обсуждали, какие цветы больше всего подойдут Насте как
свидетельнице и Насте как невесте, какие цветы нужно будет купить для ресторана
и уместно ли будет Саше преподнести подарок Настиной матери – первой жене своего
отца. Леша участия в обсуждении не принимал, во всяком случае, его голоса Настя
не услышала.
Она уже наносила широкой мягкой кисточкой последние штрихи,
накладывая на скулы какие-то невидимые румяна, которые должны были подчеркнуть
овал лица, когда из кухни вышел брат.
– Ну как? Все в порядке?
– Более или менее, – ответила она, не отрывая
взгляд от зеркала. – В Сокольниках возле загса будет стоять голубой
«Москвич», постарайся встать около него, хорошо?
– Хорошо. А что это за машина?
– Это машина следователя из городской прокуратуры. Я
отдам ему письмо, пусть эксперты поработают, пока я буду бракосочетаться.
Саша встал у нее за спиной, чтобы видеть лицо сестры хотя бы
в зеркале и поймать ее взгляд.
– Ася, я задам вопрос, может быть, бестактный, но дай
слово, что не будешь врать мне. Или ответишь честно, или вообще не отвечай.
– Ну, даю, – невнятно промычала она, проводя по
губам темно-телесной помадой.
– Ты жалеешь, что выходишь замуж? Вот сейчас, в эту самую
минуту, ты жалеешь, что тебе нужно ехать в загс, вместо того чтобы самой
отвезти это чертово письмо экспертам и сидеть у них над душой, пока не будет
результата. Правда? А потом, получив ответ экспертизы, ты бы помчалась еще
куда-нибудь и занялась бы поисками того, кто тебе угрожает. И тебе это гораздо
интереснее, чем выходить замуж. Я прав?
Настя медленно завинтила столбик помады обратно в золотистый
патрон и, не поворачиваясь, стала пристально всматриваться в зеркальное
отражение Сашиного лица. Глаза у него были такие же, как у нее, ну в точности
такие же: очень светлые, прозрачные, почти бесцветные. Белесые брови и ресницы,
тонкий прямой нос, четко очерченные твердые губы, сильно запавшие щеки под
высокими крутыми скулами. Брат и сестра были поразительно похожи, оба худые и
высокие, только если Настя была просто невзрачной, то Саша – откровенно
некрасивым.
– А почему ты решил, что мне кто-то угрожает? –
спросила она медленно.
– Потому что буквы в письме крупные. Пока ты его
читала, я тоже успел. Так ты ответишь на мой вопрос?
– Нет. Считай, что я уклонилась от ответа.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что врать не стала.
Он повернул Настю к себе и ласково прижал ее голову к своему
плечу. Несмотря на то что Настя была на семь лет старше, Саша ухитрялся вести
себя с ней так, словно она была его младшей сестренкой, которую надо опекать и
о которой надо заботиться.
– Я тебя люблю, Настюша, – тихонько произнес он,
касаясь губами ее платиновых волос. – Спасибо тебе за все. Если бы не ты,
я бы никогда не был так счастлив, как сейчас. Я бы ничего не понял в Дашке и,
наверное, бросил бы ее, как бросал до нее других женщин. Я бы никогда не
набрался смелости развестись. Или, что еще хуже, Дашка могла бы погибнуть. Ты
ее спасла. Спасибо тебе.
Настя мягко отстранилась и погладила брата по щеке.
– Сашенька, сейчас не время для серьезных разговоров. В
конце концов, у нас сегодня праздник, и долой трагизм, гони его прочь из своего
голоса и из своих речей. Пойдем, пора ехать, Дарья, наверное, нервничает.
Но Александр не тронулся с места, задумчиво глядя на Настино
отражение в зеркале.
– Саша, ты что? В какие мысли углубился?
– Ася, у тебя возникли какие-то сложности. Я не
настаиваю, чтобы ты непременно мне все рассказала, но я хочу, чтобы ты знала:
ты можешь на меня рассчитывать, что бы ни случилось. Я окажу тебе любую помощь,
какую только смогу. И в моей безусловной преданности тебе ты можешь быть
абсолютно уверена. Договорились?
– Спасибо, Санечка. Я тронута. Честное слово. А теперь
– все, пора ехать.
По залитым солнцем улицам они поехали в Сокольники, в загс,
где Александру Каменскому и Дарье Сундиевой предстояло зарегистрировать свой
брак. Саша с Настей ехали впереди на его машине, а Леша, пристроившись им в
хвост, вез Дашу. Настя сначала пыталась возражать против такого распределения,
но Даша авторитетно заявила, что жених с невестой не должны ехать на свадьбу
вместе. По пути они несколько раз останавливались возле рынков и станций метро,
и Даша придирчиво выбирала цветы для себя и для Насти. Наконец без десяти
десять они подъехали к загсу. Голубой «Москвич» Ольшанского уже стоял у входа,
выглядя казанской сиротой рядом с двумя новенькими «Саабами», «Мерседесом» и
«Ауди».
Сам Константин Михайлович неподвижно сидел в машине, словно
бы и не видел, как из подъехавшего автомобиля вышла Настя. Только когда она
потянулась к ручке, чтобы открыть дверь его машины, он вздрогнул и повернулся к
ней:
