Бабушкин разбежался, сбил шахида с ног, накрыл его двумя щитами и собственным телом…
Бен Али понимал, что медлить больше нельзя. Он надеялся, что «бомба» там, где ей надлежит быть. В самом центре людского моря. И он позвонил.
Взрыв прогремел, но это был удар не той мощи, что ожидал муджтахид. Ударную силу что-то сдержало. Что-то такое же большое и не менее мощное. Непробиваемое, как черепаший панцирь. Бен Али не мог понять, в чем дело, почему толпа замерла, почему начала расступаться… И почему взрыв не прогремел сокрушительной и яркой вспышкой подобно грандиозному новогоднему фейерверку, возвещающему о начале великого праздника?! Что произошло?
На перекрестке, в эпицентре бойни, валялись в снегу и грязи куски человеческих тел. Два изуродованных до неузнаваемости трупа – подорвавшего себя шахида, внутренности которого вывалились на всеобщее обозрение, и предотвратившего теракт мента на щите и в каске с закрытым забралом. А рядом распластался еще один труп. Без головы. Хотя наличие в этой голове примитивного серого вещества вовсе не означало, что при жизни его хозяин обладал головой…
Случай – псевдоним Провидения. Один из бронещитов, что использовал мент для подавления мощи взрыва, отлетел бумерангом и снес голову одному из хулиганов. По невероятному стечению обстоятельств гильотина Случая, сотого имени Бога, опустилась не на шею невинно осужденного, но отсекла голову тому самому злодею. Недавно этот злоумышленник со своими дружками устроил массовую резню в одной петербургской квартире, где были лишены жизни люди разных национальностей, чей праздник и чья жизнь были прерваны несправедливой и жестокой казнью. Щит обернулся топором. Тем самым, что был занесен над матерью и оборвал пока еще не успевшую стать грешной жизнь ребенка, который, может, и не любил заниматься музыкой, но очень любил играть.
Бен Али негодовал. Его ожидания не оправдались. Смерть русского мента сплотила город. Муллу хоронили в присутствии властей, а мента, которому присвоили посмертно звание Героя, – в присутствии высшего исламского духовенства. Погромы сошли на нет. И что самое страшное, от него отвернулись мюриды. Они предали его.
Шейх предчувствовал, что к нему придут. Интуиция не подвела. В его дверь постучались:
– Откройте, ФСБ…
Эта грозная аббревиатура. Они упрячут его. Надолго закроют. Если не навсегда… Глуховатый привратник пошел открывать дверь. Муршид приказал слуге задержать нежданных визитеров, намереваясь немедленно бежать. У черного выхода с ночи ждала машина. А в аэропорту – частный самолет, принадлежащий его высоким покровителям, почтенным суфиям их неистребимого братства, филиалы которого разбросаны по всему миру, тем, кто относится к нему с почтением и называет эмиром и, главное, снабжает деньгами.
Бен Али вышел на задний дворик своего убежища, о котором до сегодняшнего дня никто в органах не знал. С одним небольшим чемоданчиком. В дорогу не надо брать ничего лишнего. Томик Корана, что держал он в своей руке, полетел в мусорный контейнер вместе с нефритовыми четками.
– Решили убежать? – остановил его чей-то голос…
– Вы кто? – спросил шейх, пытаясь угадать, кто перед ним: обиженный ученик, сторонник убитого муллы или настигший его сотрудник спецслужб. Когда ты нажил много врагов, остается молиться, чтобы они были тебя достойны. Никому не хочется пасть от руки слабейшего из них.
– Я друг мента, прикрывшего своим телом вашего шахида. Я делаю кинжалы.
– Какие кинжалы?
– Острые… – Этот эпитет изготовитель холодного оружия подтвердил действием, воткнув лезвие клинка в сердце шейха и оставив муршида умирать у мусорного контейнера, пристанища серых питерских крыс.
Спустя несколько дней город зажил прежней жизнью, спокойной и умиротворенной. Будто и не было ничего, не пролилась кровь невинных, героев и злодеев, не растоптано было мимоходом чужое счастье и не попраны наивные надежды, не прерван детский смех… И не остановлена музыка. Зазвучали аккорды в соседних квартирах, заиграли струны от прикосновения других детских пальцев, родились новые хиты, попавшие в ротацию без проплат и лобби. Их мотив, сопряженный с грустью о невозвратном, и их текст, навеянный мечтой о всеобщем счастье, наверняка стал бы любимой песней тех, кто обязательно оценил бы новый трек Фронтмена, но кого уже не было на грешной земле.
Мама, прости дочку, не грусти и отпусти меня в горы…
Он такой хороший, я его не брошу, и не слушай, мама, наговоры…
Убежим мы с нею в горы, туда, где вольные просторы,
Где леса и снег не тает и цветок любви скрывает…
На вершину поднимусь и с горы я не сорвусь,
Бога в помощь позову, от тебя цветок приму!
Алло, есть проблема, брат,
Ее мать против, и отец не рад!
Семья ее со мной не отпускает,
О последствиях предупреждает.
Предрекают, что не будет у нас с ней счастья…
Сгущаются тучи – предвестники ненастья.
Ее отец не желает быть моим тестем,
Он вообще не хочет, чтоб мы были вместе.
Все только и ждут скорой размолвки,
Неродившегося ребенка назвали полукровкой!
Говорят, что ждет его суровая доля,
Но на все, брат, есть Божья воля!
Я ее люблю, оба мы счастья достойны.
Я не верю, что в России начинается бойня!
Алло, у меня проблема, брат,
Наш отец тоже против, к белокурой не пойдет сват,
Говорит, из другого она теста,
И ждет меня дома кареглазая невеста,
Красавица неписаная, говорит, понравится,
Из хорошей семьи, добродетелью славится.
Видно, не получить нам благословения,
Как растянуть на жизнь счастья мгновения?
Она любит меня такого, какой есть, я не вельможа,
Ей все равно, что у меня смуглая кожа!
Я ее люблю, оба мы счастья достойны.
Я не верю, что в России начинается бойня!
Глава 21. Локэйшн – Поклонка
Во времена смут и Лжедмитриев судьбы России решались у стен Московского Кремля. В послепетровский период восстания и революции, менявшие ход истории, вершились в Северной Пальмире. Сегодня авантюристы, жаждущие власти, отдают себе отчет – пошатнуть устои государства так, чтобы рухнула система, снова возможно только в Москве. Ибо любое региональное выступление, местечковое недовольство или стихийный погром не принесут результата, способного спровоцировать всеобщий и необратимый хаос и свергнуть режим. События в Санкт-Петербурге никак не повлияли на подготовку полковника Дугина к реализации своего плана. Наоборот, подстегнули его решимость.
Первой его мишенью стал протеже Энерджайзера мистер Невольный. Дуга не мог потерпеть одновременного существования двух активных фигур, популярность которых была неравнозначной. Своей фигуры и персоны Невольного. Раздутый медийщиками либералов и националистическим подпольем образ блогера-героя оказался востребованным. Страна устала от бесхребетных марионеток и ждала мессию. Вытравленный из сознания сакральный дух нашел джинна в Интернете и откупорил крышку ноутбука, выпустив джинна наружу. Перекрестный пиар раскрутил джинна так, что он мог призвать бурю и накликать беду. Телевизор, вещающий в худших традициях брежневского застоя, показывая помпезные съезды, где номенклатура консолидировалась с олигархией и еще более отдалялась от народа, не мог теперь тягаться с социальной базой блогера. Невольный превратился в символ неподкупной, невзирая на очевидную ангажированность, борьбы с коррупцией и избирательным правосудием.
