На гараевские миллионы я уже не рассчитывал. На прощение олигарха тем более. Текущий счет моей кредитки позволял мне безбедно просуществовать на Кубе где-то месяц. И это было огромным плюсом. Ибо за месяц я планировал взять фамилию жены и найти работу.
Возможно, я погорячился не только с желанием обзавестись крышей над головой, но и с реализацией исконного права человека на труд. Ведь даже патриотичные кубинцы ищут работу за рубежом. Все верно, иностранцу на острове следовало не искать работу, а создавать рабочие места. А что… Можно открыть небольшой ресторанчик — паладар — кормить в нем туристов и зажиточных кубинцев, а часть дома сдавать в аренду…
Перспективы рисовались довольно радужные. О том, что в Гавану по мою душу уже вылетела группа головорезов, я не имел ни малейшего представления. После моего непредусмотрительного телефонного звонка Гараев точно знал, где я скрываюсь. Он не знал только одного — где его деньги. Но этого не знал и я.
Вечер выдался темным. Ночные фонари на Кубе — редкость даже на главной площади страны «Плаза де Революсион» и асфальтированной еще при Советах «автописты». Из-за этого на главной магистральной артерии острова, связывающей развеселый Сантьяго-де-Куба на востоке с табачным Пинар-дель-Рио на западе, дорожно-транспортные происшествия случаются даже при мизерном транспортном потоке. В основном с участием туристов, в большинстве случаев российских, тех, что могут ненароком сбить велосипедиста, не удосужившегося поставить на спицы и подкрылки габаритные катафоты, или проститутку, выползшую на ночь глядя на обочину и выдающую себя за добросердечного гида.
Я свернул направо возле заправки. За мной ехал какой-то пожилой кубинец-таксист на видавшем виды поцарапанном «хюндай». Когда я припарковался на узеньком колье Кончиты в непосредственной близости от двухэтажного фисташкового дома с колониальным фронтоном, ажурной калиткой и счастливым номером 7, то понял, что водителя «хюндай» интересует тот же адрес.
Меня совсем не удивило, что в доме горел свет. Я, конечно, надеялся увидеть Юнию, но не ожидал, что эта встреча произойдет так скоро. Больше впечатлило неожиданное превращение загадочного кубинского таксиста, вышедшего из подержанного корейского автомобиля, в моего тестя — отца комсомолки, спортсменки и просто красавицы Юнии, достопочтенного дона Анхеля, благословившего наш фиктивный брак и добросердечно принявшего меня в лоно семьи с учетом моего прошлогоднего взноса в улучшение жилищных условий кубинского народа.
— Буэнос ноче, дон Анхель, — поприветствовал я родственника.
— Привет, мой дорогой сын, — поздоровался он по-русски. Язык Пушкина был освоен ветераном латиноамериканских войн и африканских локальных конфликтов на «отлично» в годы учебы в СССР. — Тебе не стоит туда заходить. Тебе незачем это видеть…
После этих слов я был просто обязан как можно быстрее попасть в дом. Интрига рождает любопытство, а любопытство отражается в вопросах, которые предполагают ответы. К чему было расспрашивать дона Анхеля о том, что можно было увидеть самому.
Войдя в дом, я не обнаружил ничего, кроме бардака, сигарных «бычков» и многочисленных пустых бутылок самого популярного кубинского пива «Буканеро фуэрто». Если бы я не услышал мужской смех на верхнем этаже, то не понял бы, почему убеленный сединами ветеран дон Анхель, компаньеро Рауля и бывший разведчик, принявший орден за интернациональную помощь никарагуанским сандинистам из рук самого Фиделя, старается не смотреть мне в глаза.
Я уже бежал наверх, чтобы убедиться в чем-нибудь плохом самолично. Без интервьюирования уважаемого мной человека, дочь которого я и пальцем не тронул. Хотя она, по-моему, была не прочь.
Да, она точно была не прочь. Уж в этом-то я убедился наверняка, когда застал прелестную сеньориту, девственную по отзывам ее родителей еще в прошлом году, за самым что ни на есть инфернальным занятием, ибо мягче секс одной кубинки с двумя канадцами разом не назовешь, а крепкие выражения утомили меня еще в России. В данных обстоятельствах мне было легче через силу изобразить надменную гримасу с брутальной улыбкой познавшего мир кабальеро, чем извлекать из себя огонь ярости ревнивого мачо.
Мое разочарование и взаправду не было беспредельным, из чего я мгновенно вывел утешительный вывод, что в принципе не любил Юнию. Мой вывод подкрепил меня во мнении, что проституция при социализме практически ничем не отличается от проституции при капитализме. Ведь зависть продуцируется не политическим строем. А человеческой сутью. Глянец манит. Легкие деньги привлекают. Блеск куртизанок завораживает. Когда женщина выбирает не тот путь, она почти всегда останавливается на панели.
Папа девушки, почетный кавалер ордена Карлоса Мануэля де Сеспедеса, напротив, был расстроен как католический орган, использованный неотесанными жрецами сантерии в качестве африканского барабана. Его сердце и впрямь билось раскатистым боем ангольской конги. Он с потупившимся взором стоял за моей спиной и горько плакал.
Голые канадцы, несколько ошарашенные внезапным появлением двух странных незнакомцев, не похожих ни на сутенеров, ни на «бандольерос», ни даже на «хинетеро» — торговцев контрафактными сигарами, от греха подальше поспешили одеться и быстро ретировались. Юния же не стала прикрываться ни перед родным отцом, ни перед фиктивным супругом. Она подошла ко мне вплотную, чтобы фыркнуть по-испански:
— Я подаю на развод! Это мой дом!
Фыркнула и шмыгнула неблагодарной кошкой мимо рыдающего отца. Смысл сказанного я понял и без перевода. Понял, потому что увидел в выражении ее глаз взгляд той самой адвокатши-мегеры, что приходила выселять меня из моей московской квартиры.
Считается, что на Кубе нет бездомных. Тогда кем становился я? Ах да, мне можно возразить тем убийственным аргументом, что я не являлся гражданином Кубы. Да, но при этом я все же был здесь бездомным. Сочтите мои доводы логичными — если бомж пребывает в другом государстве, то он не перестает считаться бездомным. Ведь ему негде жить. На родине я жить не мог, на Кубе тоже. Следовательно, мне подходил статус бомжа в квадрате…
— Я мечтал, чтобы вы с Юнией отправились в Венесуэлу. — прервал ход моего оперативного саморазрушения своим отеческим признанием дон Анхель. — Она подавала большие надежды в медицинском институте…
Она готовилась стать волонтером десятитысячного отряда кубинских врачей, что трудятся в пунктах бесплатной медицинской помощи «баррио адентро», в самых нуждающихся районах Каракаса. Раньше бедноту и на порог в больницу не пускали. После революции все изменилось…
Мы с ее мамой очень гордились успехами Юнии. Но в прошлом году, месяца через два после окончания твоего отпуска, моя супруга Брэнда умерла. Только она могла контролировать девочку…
Юния спуталась с этими черными парнями. С этими обезьянами, которые крутятся возле «Ла Пунтийи» и «Касальты». Они все дискотеки превратили в публичные дома. Даже «Кафе Контанте» на площади нашей революции… Только не подумай, что я расист. Просто я пока не встретил ни одного белого сутенера! А ведь революция дала им образование. Плевать они на него хотели! И заставили плевать мою дочь.
