Со стороны калитки послышались голоса, вернулась Ира. Мы
торопливо выскочили из сада и уселись на ступеньках лестницы, ведущей в их
комнату, как будто весь вечер тут и просидели.
– Привет, полуночники, – шепотом сказала Ирочка,
подходя к нам.
– Привет, гулена, – шепотом откликнулась Таня. –
Где была?
– Вы будете очень смеяться, но мы ходили на нудистский пляж
купаться.
– А что, здесь и такой есть? – спросил я.
– Точнее сказать, был. Оказывается, месяц назад его закрыли.
Туда нужно спускаться по канатной дороге, а в прошлом месяце одна кабинка
сорвалась, и теперь там все ремонтируют. Так что наша попытка искупаться
голышом бесславно провалилась.
Я в душе посочувствовал хорошенькой веселой Ирочке. Понятно,
что на нудистский пляж она со своим седобородым социологом ходила с совершенно
определенной целью, и купание без купальника было только необходимым фоном, так
сказать, сопутствующим условием для того, чем мы с ее подругой только что
занимались в саду. Интересно, почему Мазаев для этого не привел ее в свою
комнату? Хозяева идейно-строгие? Или он отдыхает здесь уже не в первый раз и в
прошлые годы приезжал с женой? Мне, как человеку абсолютно счастливому,
хотелось, чтобы и всем вокруг было хорошо, поэтому я великодушно предложил:
– А что, если мы с Танечкой пойдем прогуляться? Она целый
день просидела за работой, ей нужно размяться. Как, Танечка? Пойдем?
Татьяна усмехнулась и выразительно посмотрела в сторону
соседнего двора. В комнате Мазаева как раз зажегся свет.
– Ну, если наш ученый сосед еще не лег спать, то, пожалуй,
имеет смысл.
– Таня! – В голосе Ирочки послышался ужас. – Это
неудобно. Ты что!
– Ничего. Пойдем, Дима. По дороге и к соседу заглянем.
– Ну, ребята, ну я не знаю…
– А тут и знать нечего. Только убери со стола мои бумаги.
– Спасибо вам, – растерянно пролепетала Ирочка.
Мы вышли на улицу, я оставил Татьяну возле калитки, а сам
подошел к открытому окну соседнего дома. Юрий Сергеевич сидел на кровати и
задумчиво изучал рисунок обоев на стене, грея в ладонях рюмку с коньяком.
– Господин социолог! – позвал я вполголоса.
Мазаев вздрогнул, едва не пролив коньяк на пол.
– О, это вы, Слава. А я испугался от неожиданности.
– Буду краток, – сказал я, стараясь не
расхохотаться. – Мы с Татьяной идем гулять, а Ирочка дома. В вашем
распоряжении не меньше часа, это я вам гарантирую. Только не разбудите Лилю.
– Но… Подождите, Слава…
– Целую крепко, ваш Владислав, – бросил я уже на ходу.
– Куда направимся? – спросила меня Татьяна, когда я
взял ее под руку и уверенно повел в неизвестном направлении.
– Не знаю, – беззаботно ответил я. – А ты куда
хочешь?
– Домой, – очень серьезно ответила она. – У меня
после любви упадок сил и ноги подгибаются. Я, видимо, не такая тренированная,
как ты.
– Ты на что это намекаешь?
– Только на твою спортивную форму. А ты что подумал?
Я расхохотался.
– Татьяна Григорьевна, с вами не соскучишься! Прости, я в
самом деле не подумал, что у тебя сил нет. У меня, например, крылья выросли. Но
мне было так жалко твою Ирочку! Должны же у нее быть какие-то радости помимо
кухни и стирки.
Мы шли в сторону моря и молчали. Сначала молчать было легко,
но потом чем дольше затягивалась пауза, тем большую неловкость я испытывал.
Татьяна недовольна? Сожалеет? Устала? Я сделал что-то не так? Обидел ее?
Я начал нервничать, но не мог пересилить себя и спросить. А
она шла рядом, и я многое отдал бы сейчас, чтобы узнать, о чем она думает.
На набережной царило оживление, несмотря на то, что уже был
третий час ночи. Работали ночные бары и дискотеки, рестораны и казино.
– Хочешь, зайдем куда-нибудь? – предложил я.
Она отрицательно покачала головой.
– Там шумно, а мне нужно подумать.
– Я могу узнать, о чем?
Ну вот, слава богу, подумал я, все-таки решился спросить.
Даже если она сейчас скажет что-нибудь неприятное, все равно это лучше, чем
мучиться неизвестностью.
– О пожаре. Я думаю, как перестроить сюжет с учетом того,
что я узнала из Сережиных документов, и при этом не переделывать то, что уже
написано. Ужасно не люблю переделывать.
Я ожидал чего угодно, только не этого. Большего удара по
самолюбию мужика нанести невозможно. Пусть бы она сказала, что разочарована,
что я не доставил ей удовольствия, что я слаб или, наоборот,
невыносимо-назойливо вынослив. Любой упрек можно воспринять как информацию,
сделать вывод и исправиться. Но это… Я как дурак иду и думаю только о том, что
произошло в саду, а она – о своей книжке.
– А я думаю о тебе, – зло ответил я. – Извини, так
уж я сентиментально устроен.
Она внимательно посмотрела на меня и вдруг мягко улыбнулась
и погладила меня по щеке.
– Не сердись, милый. У нас все было хорошо, просто отлично,
но зачем это обсуждать? Если это будет когда-нибудь еще раз – я буду рада. Если
нет – то нет, тогда и говорить не о чем. Верно?
Я не нашел что ей возразить, но разочарование свое скрыть не
смог. Правда, уже через минуту мне стало смешно. Ну что это я, в самом деле,
слюни распустил! Она права. Мы знакомы с ней слишком мало, чтобы из факта
физической близости делать выводы о развивающихся отношениях. Она же не может
знать, как сильно она на меня действует и как странно мне то, что со мной
происходит. В ее глазах мой порыв – эпизод, экспромт разведенного мужика на
отдыхе, не более того. И если она не видит за всем этим переполняющей меня
нежности, то это моя вина, а не ее.
Мы прошли мимо очередного открытого ресторана и поравнялись
с небольшим павильончиком, витрины которого были плотно уставлены рядами
видеокассет. Это был пункт проката. Я скользнул глазами по надписям на кассетах
и собрался было уже идти мимо, но вдруг мое внимание привлекло нечто совсем уж
не кассовое. Я увидел многократно повторенные названия: «Освобождение»,
«Победа», «Битва за Берлин», «Блокада», «Подвиг разведчика», «Сильные духом». Я
даже решил было в первый момент, что мне померещилось. Но нет, кассеты лежали
ровными стопками, пять «Освобождений», столько же «Побед» и «Блокад», остальных
названий было еще больше – по восемь-десять штук. Чудеса какие-то! Здесь, в
курортном городе, переполненном «новыми русскими»? Я сделал шаг вдоль витрины и
удивился еще больше. Теперь моему изумленному взору предстали многочисленные
названия фильмов 40 – 50-х годов: «Простая история», «Неоконченная повесть»,
«Все остается людям»…
Павильон был открыт, надпись у входа гласила, что работает
он круглосуточно. Я заглянул внутрь и увидел знакомую физиономию юного
видеобизнесмена Лени, который поставлял видеокассеты Николаю Федоровичу
Вернигоре.
