– Действительно. Глаза закрываются.
С Мазаевым мы столкнулись у калитки. Он виновато посмотрел
на нас, торопливо и смущенно буркнул что-то наподобие «спокойной ночи» и
шмыгнул в свой двор.
* * *
Проснулся я от голосов, раздававшихся со двора. Солнце
палило вовсю, Лилина кровать была пуста, и я понял, что проспал допоздна.
Быстренько одевшись, я вышел на галерею и посмотрел вниз. Лиля читала за столом
под навесом, а рядом с ней о чем-то разговаривали Таня и Сергей Лисицын. Я
позавидовал Татьяниному умению рано вставать даже тогда, когда ложишься в три
часа ночи. У меня такой способности не было, я вообще люблю поспать, особенно в
отпуске.
Рядом с Сережей на скамейке стояла большая черная сумка.
– Владислав Николаевич, вы были правы, в фиолетовом пакете
Доренко действительно оказалась кассета под номером 9. Я вчера два раза ее
просмотрел и ничего не понял. Может, вы попробуете? Я вам и видеоприставку
принес.
– А что на кассете? – спросил я, наливая себе кофе и
намазывая маслом хлеб, который мне принесла добрая Ирочка. Лилю, как
выяснилось, она уже завтраком покормила. Пожалуй, без Ирочки пропала бы не только
Таня, но и я.
– Все, как говорил ваш приятель Леня. Какие-то ветеранские
дела. Я уж все глаза сломал, вглядываясь в изображение, но так и не въехал.
Ничего там нет такого, из-за чего нужно было отдавать кассету Доренко. И тем
более из-за чего нужно было потом эту кассету искать.
– Ладно, посмотрю, – кивнул я, откусывая огромный кусок
мягкого теплого хлеба. – Кстати, отчего все-таки умер Вернигора? Вскрытие
проводили?
– Обширный инфаркт.
– И ничего подозрительного? Ни вот столечко?
– Ничего. Все абсолютно чисто.
– Все равно мне не нравится, – упрямо сказал я.
– Да и мне не нравится, – вздохнул Сережа. – Но
против медицины не попрешь.
– А для тебя что важнее – интуиция или наука? –
поинтересовался я, запихивая в рот остатки бутерброда и запивая их горячим кофе.
– Наука, конечно, – улыбнулся он. – Я еще слишком
мало работаю, чтобы ставить свою интуицию выше науки. Опыта не хватает.
– А у меня хватает. Поэтому, Сереженька, надо выяснить, при
каких обстоятельствах у Николая Федоровича Вернигоры сделался обширный инфаркт.
Только после этого моя жизнью битая интуиция умолкнет и отдаст пальму
первенства медицинской науке. У Вернигоры соседка сердобольная была, из дома
16, судя по тому, что ключи от его дома оказались у нее, она после всего, что
случилось, в доме прибрала и дверь заперла. Вот и надо у нее спросить, что
именно она прибирала. Спросишь?
– Спрошу. Только…
– Что – только?
– Да меня к гостинице намертво привязали. Сауле Ибрайбекова
на грани нервного срыва, каждую минуту ждет, что ее убивать придут. Начальство
велело, чтобы кто-нибудь постоянно находился в гостинице. Ночью там Паша
Яковчик дежурил, а сейчас мне надо идти его сменить.
Я бросил смущенный взгляд на Лилю, которая все это время
сидела тихонько, углубившись в книгу. Сегодня это была снова Барбара Картленд,
видимо, «Украденные сны» были благополучно завершены. Да что же это такое!
Привез ребенка на море, называется. И Ритка меня убьет, если я сегодня опять не
поведу Лилю на пляж.
– Я могу пойти поговорить с этой женщиной, – неожиданно
вызвалась Татьяна. – Я же ваша должница, Сережа.
– Что вы, что вы, – возмущенно замахал он
руками. – Даже слышать не хочу. О каком долге может идти речь, если мои
домашние до сих пор в себя прийти не могут от изумления, что сама Татьяна
Григорьевна Томилина у них в гостях была.
– Между прочим, если уж Татьяна Григорьевна, то никак не
Томилина, – засмеялась Таня. – Следователь Татьяна Григорьевна носит
фамилию Образцова, а Томилина – это псевдоним. У Татьяны Томилиной отчества
нет.
Если бы я в это утро сохранял способность веселиться, то
несомненно расхохотался бы, глядя на Сережино вытянутое лицо. Он, по-моему,
даже дар речи потерял на какое-то время.
– То есть… Вы хотите сказать… – бормотал он. – Ваша
фамилия Образцова? Татьяна Образцова?
– Ну да. А чего вы так переполошились? Тут я почувствовал
некоторое неудобство. В памяти зашевелилось какое-то смутное воспоминание.
Где-то я уже слышал это имя – Татьяна Образцова. Но где? Однако у Лисицына
память оказалась более быстрой и услужливой.
– Так это вы добились осуждения самого Алояна? Я читал вашу
статью в Бюллетене следственного комитета. И в Бюллетене Главного
информационного центра тоже…
И тут я вспомнил. Черт побери, ну конечно, обвинительное
заключение по Алояну. Об этого Алояна зубы пообломали многие сыщики и
следователи, дважды его предавали суду, и дважды он выходил из зала судебного
заседания с гордо поднятой головой и оправдательным приговором под мышкой. У
него были самые лучшие адвокаты, из тех, что в свое время защищали несчастных гэкачепистов,
а после октября 1993-го – защитников «Белого дома». Он давал миллионные
долларовые взятки, он откупался от всех и вся. Сначала Алояна пытались прижать
к стенке для порядка, потом – из сыщицко-следственного азарта, а потом махнули
на него рукой, решив, что собственное здоровье дороже. Великий Ашот Мушегович
успокоился и продолжал проворачивать свои махинации, но, оказывается, кому-то
его деятельность еще была интересна. Этим «кто-то» была следователь
Петербургского ГУВД Татьяна Образцова, которая, не испрашивая ничьих санкций и
никого не ставя в известность, связалась с рядом зарубежных фирм и получила
данные, позволившие доказать достаточно фактов, чтобы в третий раз отдать
Алояна под суд. На этот раз – успешно.
– Я дружу со своими бывшими мужьями, – весело сказала
Таня. – Иногда это бывает очень полезно.
Я понял, что она получила информацию по Алояну из рук своего
первого мужа, который уехал за границу. И тут же в голове у меня прояснилось.
Конечно же, она звонила ему из дома, тратила на международные переговоры кучу
денег, которые ей никто не возместил, но зато вся ее деятельность прошла мимо
глаз руководства, и утечка информации к Алояну была таким простеньким образом
предотвращена.
– Ты не разорилась на этом деле? – спросил я, имея в
виду безразмерные счета с телефонной станции.
– Разорилась, – призналась она. – Зато кайф
поймала. Ведь в чем вся прелесть-то? Толстая, неуклюжая баба – и предъявляет
обвинение самому Алояну. Надо было видеть его рожу у меня в кабинете!
– Татьяна, прекрати! – взорвался я. – Еще раз
услышу, как ты себя обзываешь – и…
– И что? – с любопытством спросила она. – Что ты
со мной сделаешь?
– Я еще не решил. Придумаю тебе какое-нибудь
наказание, – пошутил я.
В ее глазах плясали чертики, и я сообразил, что наша
перепалка зашла слишком далеко, чтобы стать достоянием ушей Сережи Лисицына и
моей дочери.
