Наконец Ирочка проплакалась и вспомнила об ужине. Я уже
перестал стесняться и воспринимал ее приглашение разделить трапезу как нечто
само собой разумеющееся, тем более что она с не меньшим энтузиазмом приглашала
к столу и Юрия. Просто нужно будет покупать какие-нибудь продукты и отдавать в
общий котел, чтобы не быть нахлебником. Вера Ильинична, страдая комплексом вины
за несбереженное имущество квартирантки, стала предлагать какие-то разносолы и
маринады из собственных запасов, но Ирочка поблагодарила и гордо отказалась,
сославшись на сложившийся режим питания, в котором нет места соленому и
острому. Тогда несчастная Вера Ильинична принесла из своих запасников бутылку
коньяку и с решительным видом поставила на стол.
– Вот, выпейте для расслабления, чтобы не плакать.
Коньяк был благосклонно принят. Ира вместе с Татьяной пошла
на кухню готовить ужин, а Мазаев взял кассету Вернигоры и ушел к себе смотреть
запись. Мне ничего не оставалось, как подняться наверх, в свою комнату. Лиля,
конечно же, читала, и конечно же, лежа на спине. Впрочем, присмотревшись, я
увидел, что глаза ее закрыты, хотя ручки крепко сжимали книжку. Спит, что ли?
– Лиля, ты спишь? – спросил я едва слышным шепотом.
Если спит, то не проснется.
Она моментально открыла глаза.
– Нет, папа. Я просто думаю.
– О чем?
– Так. О всяком разном. Я есть хочу. А мы сегодня ничего на
ужин не покупали. Опять в ресторан пойдем?
– Скоро тетя Ира нас покормит. Потерпи немножко.
Лиля перевернулась на живот и уткнулась в любовный роман, а
я растянулся на своей кровати и стал думать о Татьяне, о ее недописанной книге
и украденном компьютере. Больше всего на свете мне хотелось сейчас пойти к ней
и сказать: «Таня, выходи за меня замуж. А в качестве свадебного подарка я куплю
тебе новый ноут-бук. Только не расстраивайся, пожалуйста». Где взять для этого
полторы тысячи долларов, я не знал, но сказать ужасно хотелось. И не только
сказать, но и сделать. Вот ведь в чем незадача…
Кажется, я задремал, потому что, когда снизу раздался
Ирочкин голосок: «Владик, Лиля, идите к столу!», я вздрогнул и очнулся.
Ни смерть российской кинозвезды, ни кража компьютера не
повлияли на красоту и изобильность Ирочкиных кулинарных изысков. В центре стола
торжественно возвышалась бутылка коньяка в окружении чего-то неведомого, но
разноцветного. Ради такого случая Вера Ильинична пожертвовала даже рюмки – не
глушить же драгоценный напиток стаканами.
Когда мы с Лилей спустились вниз, за столом сидела одна
Татьяна.
– А где народ? – спросил я, усаживаясь рядом и украдкой
касаясь ее округлой коленки.
– Ира пошла за Мазаевым, сейчас они подойдут.
Я покосился на окно соседнего дома, которое хорошо
просматривалось с моего места. Света в окне не было.
– По-моему, можно начинать без них, – усмехнулся
я. – Если они и подойдут, то не сейчас.
Таня понимающе улыбнулась краешком губ, бросив предостерегающий
взгляд в сторону Лили. Но я оказался не прав. Ира и Мазаев появились через
несколько минут, хотя лица у обоих были виновато-вороватые. Видно, кусочек
кайфа они все-таки урвали.
Когда было выпито по две рюмки под тосты о том, чтобы
сегодняшние неприятности были самыми большими в жизни, обстановка за столом
несколько разрядилась, напряжение спало. Ирочка со смехом рассуждала о том, что
в конце концов квартиру она получит в те же сроки, что и запланировано, только
она будет чуть-чуть меньше, чем ожидалось, но это ничего страшного, если с умом
расставить мебель. Татьяна, со своей стороны, говорила, что повесть о пожаре ей
самой не очень нравилась, просто не в ее правилах бросать на полпути начатое
дело, и она ее не писала, а домучивала исключительно из чувства долга и из-за
того, что ей было жалко уже затраченного труда. А судьба дала ей прекрасный
повод бросить опостылевшую вещь и начать новую, об убийствах на кинофестивале,
которые кажутся ей гораздо более привлекательными с точки зрения построения интриги
и выписывания характеров. Периодически я ловил на себе взгляд Мазаева, который
сидел рядом с Ирочкой напротив нас с Таней и Лилей, и мне казалось, что он
хочет что-то мне сказать, но не при всех. Я подумал, что он, наверное, хочет
договориться со мной о графике, согласно которому мы будем по очереди
пользоваться комнатой девушек. При мысли о том, что будет происходить в этой
комнате, меня бросило в жар.
Когда с едой было покончено, я вызвался вместе с Юрой убрать
посуду со стола и принести чай.
– В распределении работ должна быть хотя бы видимость
справедливости, – заявил я. – Если девочки готовили, то мы должны как
минимум убрать посуду. Может быть, мы даже ее вымоем, если нам к чаю дадут
чего-нибудь вкусного.
Оказавшись вдвоем с Юрой на кухне, я поставил на огонь
чайник, налил в миску горячей воды, щедро плеснул туда «Бинго» и принялся мыть
посуду.
– Говори, не мнись, – посоветовал я, спиной чувствуя
его напряженный взгляд. – Комнату будем делить?
– Что? – не понял Мазаев. – Какую комнату?
– Ну как это какую! – возмутился я. – Ту, которая
наверху. Разве ты не об этом хотел со мной поговорить?
– Я? Да что ты, нет, конечно. Сегодня пятница, мои хозяева
уехали в Адлер к родственникам, вернутся только в воскресенье вечером. Так что
проблема комнаты передо мной не стоит. Я о другом хотел сказать. Я посмотрел
пленку…
– И что в ней?
Я повернулся к нему так резко, что разлил мыльную воду из
миски.
– Там странное… Понимаешь, Слава, я бы хотел, чтобы ты
посмотрел ее снова вместе со мной.
– Зачем? Ты в чем-то сомневаешься? Что-то увидел?
– Увидел. Но то, что я увидел, так чудовищно, так страшно,
что я боюсь в это верить. Поэтому я хочу, чтобы ты тоже это увидел и не думал,
что у меня паранойя.
– Но я же все видел, Юра. Нет там ничего чудовищного и
страшного. Ты что имеешь в виду? Ты кого-то узнал? На этой пленке есть человек,
которого ты знаешь?
– Нет. – Он покачал головой. – Я никого не узнал.
Там другое… Слава, пожалуйста, давай посмотрим еще раз вместе, я тебе все
покажу, а там уж ты сам решишь, делать из этого выводы или нет.
– Ладно, – я пожал плечами. – Попьем чаю и пойдем
к тебе кино смотреть.
После чая я отослал Лилю наверх, велев ей умыться, почистить
зубы и ложиться, а сам пошел к социологу во второй раз смотреть кассету
Вернигоры.
* * *
Мазаев выключил видеомагнитофон, а я почувствовал, что у
меня пересохло во рту и предательски задергалась левая икра, что означало
высшую степень волнения и изумления. Да, Юра Мазаев был прав. То, что он мне
показал, действительно было чудовищным, настолько чудовищным, что поверить в
это было трудно. Я мог бы смотреть эту кассету еще десять раз, но все равно без
Мазаева не увидел бы того, что он мне показал, потому что не обладаю
необходимыми для этого знаниями. У социолога Юрия Сергеевича Мазаева эти знания
были.
