Удар был для Ирочки, конечно, сильным, и глупо было бы
надеяться, что она стойко перенесет его. Только к вечеру воскресного дня она
начала понемногу отходить. Но в понедельник с утра она снова была мрачнее тучи,
то и дело поглядывала на часы и вздыхала. Наконец, взглянув в очередной раз на
циферблат, она горько вздохнула:
– Все.
И расплакалась. Было ровно 13 часов, и я понял, что все это
время она носила в себе пусть слабую, но надежду, что мы передумаем. Теперь
было уже поздно. Огромный белоснежный «Илья Глазунов» отправился в плавание по
Черному морю, унося в своем чреве две пустые роскошные каюты-«люкс». Я
чувствовал себя ужасно виноватым перед ней и перед своей дочерью.
Но эти слезы были последними. Ира понимала, что дело
поправить уже невозможно и нужно смириться. Вытерев глаза и шмыгнув носом, она
деловито переключилась на кухонно-обеденные проблемы.
За обедом мы изо всех сил старались развеселить Лилю и
Ирочку, строя вслух какие-то феерические планы развлечений, которые мы себе
устроим взамен круиза. Я обещал Лиле покатать ее на «блинчиках» и «гусенице» –
она несколько раз меня просила об этом, но я постоянно отказывал ей из
соображений безопасности: мне казалось, что моя дочь непременно перевернется и
утонет, хотя на наших глазах сотни детей и взрослых садились в эти огромные
надувные штуковины, привязанные тросами к катеру, и с визгами и криками мчались
по волнам.
– Я разрешу тебе полетать на парашюте, – пообещала
Татьяна Ирочке.
У них расклад сил был несколько иной. Парашют тоже
привязывался канатом к катеру, и человек прямо с берега взмывал в воздух и
десять минут летал на жуткой высоте над морем. Потом катер подруливал к берегу,
сбрасывал скорость в точно определенном месте, и пляжный летун попадал прямо в
объятия инструктора, который ловил его и аккуратно ставил на песок. Ирочка
страшно хотела попробовать, но Татьяна запрещала ей это развлечение
категорически.
– Пока ты будешь летать, я умру от страха за тебя, –
говорила она. – Ты хочешь, чтобы у меня сделался припадок?
И потом, десять минут полетного удовольствия стоили сто
тысяч рублей, или двадцать долларов, и рачительную Ирочку это несколько
смущало.
– Друзья мои, по-моему, мы с вами засиделись дома. Надо
прекратить это безразмерное обжорство и погулять. Пойдемте к морю, –
предложил Мазаев.
Быстро убрав со стола и перемыв посуду, мы оделись потеплее
и отправились на пляж. Ветер был противным, воздух – влажным, небо – пасмурным,
да и настроение у нас было не самым радужным, хотя и по разным причинам. Но мы
дружно делали вид, что веселимся и ликуем, как «весь народ» в известной
«Дорожной песне» Глинки. По дороге в каком-то киоске я купил две бутылки
шампанского и заявил, что мы непременно должны распить их на пляже под шум
волн. Предусмотрительная Ирочка тут же начала заглядывать в витрины киосков и
магазинов в поисках дешевых пластмассовых стаканчиков. Наконец стаканчики мы нашли,
прикупив заодно и несколько шоколадок на закуску.
Пляж был совсем пуст и мрачен. Песок, в погожие дни горячий
и золотистый, был холодным и серым, и длинные ряды пустых деревянных топчанов
под тентами почему-то напоминали казарму. Мы медленно брели по вязкому песку к
топчанам, чтобы расположиться поудобнее и открыть шампанское.
– Оно, наверное, теплое, – с сомнением сказала Ирочка.
– А я сейчас положу его в воду, через пятнадцать минут оно
станет в самый раз, – весело ответил я и бодрым шагом отправился к воде.
Сняв обувь и присев на корточки, я закапывал бутылки в
холодный песок в полосе прибоя, когда услышал за своей спиной крик:
– Лиля! Не трогай!
Я резко обернулся и увидел, как мой ребенок резво шагает к
одному из топчанов, а Юра Мазаев в два мощных прыжка догоняет ее и хватает за
руку. Забыв про бутылки с шампанским, я ринулся к ним.
– Что случилось? – спросил я, едва отдышавшись.
– Там книжку кто-то забыл, – жалобно ответила
Лиля. – Я только хотела посмотреть. Честное слово, я знаю, что нельзя брать
чужое, но я же не насовсем, я только посмотреть…
– Лилечка, иди к тете Тане, – ласково произнес Мазаев,
подталкивая Лилю в сторону наших дам. – Попроси у нее шоколадку для меня и
для папы.
Когда Лиля отошла на безопасное расстояние, Юра тихо сказал:
– Прости, Слава, не думай, что я дешевый паникер. Но я в
Афгане таких штучек навидался. После того, что мы тут узнали и увидели, я всего
боюсь. Ты иди к девочкам, последи, чтобы они близко не подходили. А я посмотрю,
что это. Дай бог, чтобы я ошибся.
Я отошел туда, где метрах в двадцати сидели на двух топчанах
наши три красавицы – две большие и одна маленькая. А Юра медленно двинулся к
противоположному концу длинного топчанного ряда. Я видел, как он, словно
подкрадываясь к дикому зверю в джунглях, подошел к одному из топчанов, на
котором ярким пятном выделялась забытая кем-то толстая книга.
– Владик, ты хотел шоколад? Вот, держи.
Я перевел взгляд на Ирочку и уже открыл рот, чтобы вежливо
отказаться, как вдруг раздался громкий голос Мазаева:
– Ложись! Ложись!
Даже не успев сообразить, что я делаю, я схватил Лилю,
бросил ее на холодный влажный песок и навалился сверху, прикрывая ее собой. Из
«партера» мне были видны ноги стремительно бегущего Мазаева, который буквально
пролетел половину разделявшего нас расстояния и тоже бросился ничком, закрыв
голову руками. Через мгновение раздался взрыв.
При мысли о том, что могло произойти с моим ребенком, меня
сковал такой ужас, что я еще долго лежал, уронив голову в песок и прижимая к
себе Лилю.
– Слава! – услышал я голос Мазаева над самым
ухом. – Слава, с тобой все в порядке? Можно вставать.
Он вытащил из-под меня обмершую от страха Лилю и помог мне
встать.
– Господи! Что это было? – пробормотала Таня, еле
шевеля онемевшими губами.
– Чья-то хулиганская шутка, – зло ответил Юрий,
отряхивая от песка свои джинсы и свитер. – Слава богу, что обошлось.
Ну-ну, девочки, расслабьтесь, обошлось же. Давайте-ка улыбнитесь и доставайте
наши новые стаканы, а мы со Славой принесем шампанское.
Он потянул меня за руку, и я покорно поплелся следом за ним
к воде. Ногам было холодно, и я только тут сообразил, что снял кроссовки, чтобы
закапывать бутылки, стоя в воде по щиколотку. Но холод подействовал
отрезвляюще, и я снова залез в воду, чтобы немного унять нервную дрожь.
– Ну? – требовательно спросил я, заглядывая в глаза
Мазаеву.
– Что-то странное. – Он задумчиво покачал
головой. – Обычно в такие игрушки закладывают столько взрывчатки, чтобы
человека разнесло в клочья. Я потому и кричал «ложись!». Был уверен, что сейчас
все топчаны взлетят на воздух и обломки посыплются нам на головы. А взрыв
оказался намного слабее, чем я ожидал. Намного. Даже непонятно. Такое
впечатление, что не убить хотели, а только покалечить.
