– И еще одно, Анатолий. Ты в своих друзьях полностью уверен?
– Да, а что?
– Не может так случиться, что среди них есть тот, кто навел
этих двоих на тебя? Ты сейчас ребятам все расскажешь про наши с тобой дела, а
кто-то из них побежит к тем двоим и доложит, что ты их выдал. Не боишься, что
так выйдет?
– Я что, больной – всем рассказывать? – презрительно
скривился Толик. – Они же не знают, откуда у меня деньги.
– А в самом деле, откуда? Что ты им сказал?
Толик смутился.
– Ну… Это неважно. Но я не говорил, что это за аппаратуру.
Те мужики меня предупреждали, чтобы я не трепался. В смысле, чтобы Никитке
потом никто не стукнул. Он мне строго-настрого запрещает его вещи трогать.
– Балда ты, Толя, – в сердцах произнес я. – Можно
подумать, этим мужикам так уж важно, чтобы тебе от брата не влетело. Да плевать
они на это хотели. Они за себя опасаются. Поэтому ты язык придержи, понял? А
ребятам своим скажи, что я к тебе насчет одной девушки подходил, которая с
Никитой встречалась. Вроде как я ее жених и хочу понять, серьезно у нее с
Никитой или нет. А ты мне и объяснил, что опасаться мне нечего, потому как у
Никиты есть невеста, к которой он в данный момент и уехал. Все понял?
Глядя вслед удалявшемуся Толику Гущину, я думал о том, что
такие слабые забитые пацаны становятся легкой добычей для тех, кто хочет их
использовать. Я имел в виду не только себя.
* * *
Было уже совсем темно, когда я встретился с человеком,
которому оставлял послание в телефонной будке. Он оказался прямой
противоположностью шеф-повару: худой, поджарый, подвижный и легкий. В темноте я
не смог сразу точно определить его возраст, но, судя по голосу, он был далеко
не первой молодости. К Коле Щипанову он относился чуть ли не благоговейно,
поэтому сразу выразил готовность сделать для меня все, что нужно.
– Я в этом городе всю жизнь прожил, кроме тех лет, что
сидел, конечно, – сказал он. – Меня каждая собака знает. Это, с одной
стороны, не очень хорошо, но зато ведь и я каждую собаку знаю.
Интересно, подумал я, сколько раз он сидел благодаря Коле
Щипанову? У меня в Москве был такой человек: я ухитрился упрятать его за
решетку пять раз подряд. Когда на шестой раз его поймал другой сыщик, так чуть
ли не смертельная обида была. «У вас, Владислав Николаевич, рука легкая, я
после вас всегда срок хорошо мотаю. А после этого опера со мной в колонии
обязательно что-нибудь случится. Давайте я вам явку с повинной сделаю, расскажу
пару эпизодов, про которые никто не знает, чтобы считалось, что это снова вы
меня упекли. А я вам за это отслужу верой и правдой», – заявил он,
находясь под следствием в шестой раз. Сколько преступлений я раскрыл благодаря
этому рецидивисту – не перечесть. Конечно, и у него были свои принципы, воров и
мошенников он не сдавал никогда, но насилия и душегубства не признавал, поэтому
по тяжким преступлениям информацию поставлял добросовестно. Похоже, мой
нынешний знакомец был как раз из таких. Но спрашивать об этом у чужого агента
было неприличным.
* * *
К себе на Первомайскую я возвращался голодным, как волк,
потому что целый день мотался по городу и ничего не ел. В желудке грустно
плескалась одинокая банка пива, которую я выпил на набережной, ожидая момента,
когда можно будет заговорить с Толиком Гущиным. Было уже поздно, но я был
уверен, что заботливая Ирочка оставила мне какой-нибудь еды. И еще меня грела
мысль о том, что в доме на Первомайской меня ждет Татьяна. Чудеса все-таки
иногда творятся с человеческой психикой! Сейчас, когда я, едва не потеряв
ребенка, встал на тропу войны, моя влюбленность в Таню делалась сильнее с
каждым часом, хотя по всем законам жанра мне должно быть совершенно не до нее.
И что я в ней нашел, не понимаю. Вернее, я прекрасно понимал, что именно нашел
в ней, но до сих пор мне и в голову не приходило, что эти качества могут быть
для меня важными. Да что там важными – жизненно необходимыми. Поистине, чудны
дела твои, господи!
Метров за двести до дома номер 8 я почувствовал, что в один
из расставленных мной капканов кто-то попался. Звук шагов за спиной преследовал
меня по меньшей мере минут десять. Я то убыстрял ход, то замедлял, но звук
оставался все время одинаковым, не делался ни тише, ни громче, а это означало,
что идущий за мной человек четко соблюдал дистанцию. Что ж, значит, день прошел
не зря.
Во дворе я увидел картинку из серии «Ждут солдата с фронта».
За накрытым столом сидели Татьяна, Ирочка и Юра Мазаев и напряженно молчали.
Перед ними стояли чистые тарелки и нетронутые блюда с едой. И несмотря на
повисший сзади «хвост», я на мгновение расслабился, чувствуя, как на лице
расплывается идиотская улыбка. Они меня ждали. Они за меня волновались.
– Владик!
– Дима!
– Слава! – сказали они в один голос, а Ирочка почему-то
расплакалась.
– Мы так волновались, – всхлипывала она. – Ты
сказал, что придешь не поздно… Мы с восьми часов сидим как на иголках, а сейчас
уже почти одиннадцать.
– Ерунда, – громогласно заявил я. – Что такое
одиннадцать часов для отпускного периода! Детское время. Сейчас поедим и пойдем
гулять.
– Ты еще не нагулялся? – насмешливо спросила
Таня. – Чем же ты весь день занимался?
Ноги у меня гудели, я сидел на скамье за столом, и мысль о
том, чтобы встать и куда-то идти, казалась мне непереносимой. Но мне нужно было
обязательно вытащить на свет божий своего соглядатая, поэтому я продолжал
громко нести всякую чушь о том, как полезно гулять перед сном, а особенно
полезно дышать морским воздухом.
– В конце концов, я вас силком не тащу, – сказал я,
скорчив обиженную мину. – Вы как хотите, а мы с Таней пойдем к морю.
Пойдем, Танюша?
При этих словах я изо всех сил наступил на ногу сидевшему
рядом Мазаеву. От неожиданности Юра сморщился и крякнул.
– Да уж, пожалуйста, идите вдвоем, поворкуйте,
голубки, – ехидно ответил он. – А мы с Ирочкой уже достаточно
взрослые, чтобы гулять, взявшись за руки. Мы и здесь найдем чем заняться.
Я собрался было расхохотаться, как полагалось по сценарию,
но наткнулся на холодный взгляд Татьяны и осекся. Она не понимала моего
замысла, и мое поведение казалось ей дурацким и пошлым. Протянув руку через
стол, я взял Танины пальцы и поднес к губам, преданно глядя ей в глаза. Ее лицо
смягчилось, губы дрогнули в чуть заметной улыбке. Я точно знал, что в густой
бархатной темноте южной ночи, всего в нескольких метрах от нас кто-то стоит и
внимательно слушает каждое произнесенное нами слово, поэтому не сказал больше
ничего, только поцеловал нежные прохладные пальцы женщины, на которой собирался
жениться.
Без нескольких минут двенадцать Татьяна спустилась из своей
комнаты в широкой свободной юбке и тонком нежно-сиреневом свитере, и мы
отправились гулять, помахав рукой Ирочке и Юре Мазаеву.
– Ты обиделась? – робко спросил я Таню, крепче прижимая
к себе ее теплый округлый локоть.
