Ну, была не была! Через минуту Заваруев сидел на полу, а обе
его руки двумя парами наручников были прикованы к двум ножкам тяжелого дубового
стола. Я нагнулся, чтобы связать ему ноги, и почувствовал головокружение.
Возраст, Стасов, сказал я себе, никуда не денешься, возраст, бессонные ночи
даром уже не проходят. Куришь много, отдыхаешь мало, и вот результат. Как
сказал мне пожилой хирург, к которому я пришел с очередной «привычной» травмой
и стал жаловаться, что раньше боли проходили за две недели, а теперь болит уже
три месяца: «Что ж вы удивляетесь, голубчик? Материальчик-то старенький уже».
– Ну, давай разговаривать, Костя. Так зачем ты сюда приехал?
– Я же объяснял вам: брат попросил. Вы что, психи? Что вы
собираетесь делать? Отпустите меня!
– Ладно, подумай над ответом три минуты. Через три минуты
спрошу опять.
Я вышел из кухни и заглянул в комнату. Литвак по-прежнему
храпел, отвернувшись к стене, а Катя и Руслан допивали ликер из большой
красивой бутылки и вполголоса пели какой-то старинный романс. Сейчас они были
еще пьянее, и оставалось только удивляться, почему они еще шевелятся. По моим
понятиям, они давно уже должны были спать мертвым сном.
Усевшись на крылечке, я закурил, задумчиво разглядывая
стоявшую на другом конце полянки машину Заваруева. Чего-то я недоучел, что-то
проглядел, недодумал… Пути назад нет, надо выбивать из Заваруева информацию
старым испытанным способом и надеяться только на то, что он что-нибудь скажет.
Если скажет, тогда можно будет спасти положение, заткнуть ему рот и сделать
так, что Юрцев не тронет оставшихся в городе Лисицына и Яковчика. А если не
скажет? Если нам не в чем будет его обвинить? Тогда Юрцев расправится с ними,
как только мы с Мазаевым уберемся отсюда. Я втянул Сергея и Пашу в эту грязную
историю, и теперь я несу ответственность за них. А получается, что я их подставил…
От сигареты во рту появился противный металлический привкус,
как всегда бывает, когда заболеваешь гриппом и поднимается температура. Ну вот,
не хватало еще мне заболеть!
Я потушил недокуренную сигарету о каменное крыльцо, швырнул
окурок в кусты и вернулся в кухню. После свежего лесного воздуха духота и
сладкий парфюмерный запах вызвали у меня приступ тошноты. На столе между чашек
лежали мелочи, предусмотрительно вынутые из карманов Заваруева. Ничего такого,
чем можно убить человека или хотя бы нанести повреждение. Ни ножа, ни пакетика
с ядом.
– Ну что, подумал над домашним заданием? Спрашиваю еще раз:
зачем ты сюда приехал? Зачем Юрцев тебя вызвал?
Как и ожидалось, ничего нового мы не услышали. Разговор
застрял на мертвой точке. О чем бы я ни спросил Заваруева, он даст ответ,
который я не смогу опровергнуть, а раскручивать его можно было, только поймав
на лжи. Вся беда в том, что его нельзя бить. Даже если он не выдержит и что-то
расскажет, следы побоев не укроются от его старшего брата Юрцева. Раз били –
значит, проговорился. Значит, мы теперь что-то знаем. Значит, мы опасны. Задача
передо мной стояла примитивно простая: развязать Заваруеву язык так, чтобы об
этом никто не узнал. Сам он, надо думать, трепаться не будет. Чем же его
зацепить?
Внезапно Паша Яковчик с грохотом отодвинул стоявшую на его
пути табуретку и выскочил из дома. Снаружи до нас донеслись характерные звуки –
его рвало. Я схватил заварочный чайник, снял крышечку и принюхался. Нет, ничем
не пахнет. Из чашек тоже не было никакого постороннего запаха. И вкус чая не
был странным… Неужели все-таки Заваруев бросил в чай какую-то гадость? Но если
бросил, то только в чашки, а не в заварку, ведь он тоже пил этот чай на наших
глазах.
Я выбежал на крыльцо. Паша сидел на траве белый как снег и
глубоко дышал.
– Что, Паша? Болит где-нибудь? Режет? Колет? Может, у тебя
язва? Гастрит? – судорожно спрашивал я, всматриваясь в его покрытое
испариной лицо.
Он отрицательно покачал головой.
– Нет, ничего такого не было никогда, – ответил он едва
слышно. – Голова кружится…
– Ты приляг, – посоветовал я и рванул обратно.
Кажется, я все понял. Этот запах духов… Дурак я, надо было
раньше сообразить. Хорошо, что вовремя спохватился.
На кухне я перешагнул через лежавшего на полу Заваруева и
приник ухом к газовому баллону, на котором большими красными буквами было
выведено «Пропан». Так и есть, с едва слышным шипением из баллона выходил газ.
Теперь картинка выстроилась. Уж как Заваруев разлил Катины духи,
я не знаю, приемов существовало множество, и какой из них он использовал,
сейчас уже было не важно. Собрал лужицу тряпкой и бросил на кухне. Запах
сильный и стойкий, он перешибет все, в том числе и запах газа. Окна открывать
нельзя, комары налетят. Литвак уже отрубился, скоро и двое других заснут. А
потом – одно из двух. Или они надышатся пропаном так, что уже не проснутся, или
проснутся и кто-нибудь из них щелкнет зажигалкой, чтобы прикурить. И все. Как
просто… Поэтому Заваруев и не хотел идти в дом, отравиться боялся.
Концентрация газа в кухне была выше, чем в комнате, поэтому
Катя и Руслан еще ничего не чувствовали. Если они и испытывали легкую дурноту,
то ведь столько выпито, что и не удивительно. А Паша среагировал первым, видно,
организм послабее, или индивидуальная непереносимость.
Мы с Сергеем и Юрой Мазаевым кинулись выволакивать всю
кинематографическую элиту на воздух. Труднее всего пришлось с Литваком, его
никак было не добудиться. В конце концов мы с Мазаевым взяли его за ноги-руки и
вынесли из домика, аккуратно сложив на травку подальше от дома. Молодые вышли
сами, во всю мощь горланя жестокий романс про белую и алую розы, одна из
которых была как попытка несмелая, а другая, надо думать, алая, была как мечта
небывалая.
…И обе манили и звали,
И обе увяли…
Сладкоголосые певцы глотнули кислорода и сами увяли
мгновенно, едва опустившись на заботливо разложенное на земле одеяло.
Пашу Яковчика уложили на заднее сиденье в машине Лисицына,
сам Сергей сел за руль, Юра Мазаев рядом с ним.
– Ты хорошо подумал, Слава? – уже в третий, кажется,
раз спросил Мазаев. – Давай я все-таки останусь.
– Нет, – твердо ответил я. – Я должен быть один,
иначе ничего не получится.
Машина скрылась за деревьями, а я вернулся в дом и плотно
притворил за собой входную дверь. Заваруев смотрел на меня с ужасом, как на
сбежавшего из клиники сумасшедшего.
– Значит, так, Костя, – медленно сказал я, усаживаясь
на табуретку рядом с ним. – Все уехали. Мы с тобой остались одни. Газ
идет. Следишь за моей мыслью?
Он затравленно кивнул.
– Если ты мне сейчас быстренько все расскажешь, я тебя
освобожу, и ты пойдешь дышать свежим воздухом в полное свое удовольствие. Если
ты будешь тянуть и мямлить, я потеряю сознание, и тогда тебя уже никто отсюда
не выпустит. Ты будешь нюхать сладостный запах пропана до тех пор, пока не
сдохнешь здесь вместе со мной. Усвоил?
