Я молча сжал ее руку и легонько поцеловал в щеку. Сидящий
впереди Сережа Лисицын сделал вид, что не услышал ее слов, хотя мускулы на его
шее напряглись. Не нужно устраивать ему неприятности. Но и Таня права: неужели
все им спускать?
Решение пришло само собой, когда в салоне самолета оказались
разъезжающиеся после закрытия фестиваля журналисты. Двух часов полета вполне
хватило для того, чтобы поделиться с ними впечатлениями о пребывании в
гостеприимном теплом городке. Мой рассказ был встречен весьма скептически. То
есть сначала, пока я говорил о четырех трупах и связанных с этим событиях, они
слушали меня раскрыв рот, но, когда речь зашла о ветеранах и клубе «Патриот»,
интереса у них поубавилось. Все это было слишком похоже на бред больного
воображения. Я не стал настаивать. В конце концов, я сделал все, что мог.
В Москве я привез Татьяну в свою однокомнатную квартиру и
поклялся в течение ближайшей недели кормить ее только манной кашей и чаем с
сухарями, как и полагается после отравления. Она вяло соглашалась и вообще
выглядела усталой и безразличной. Казалось, она даже не понимает, что приехала
в Москву, а не к себе домой, в Петербург.
– Таня, ты недовольна? – как-то спросил я ее. –
Жалеешь, что согласилась приехать ко мне?
– Да нет, – она повела плечами, – я ни о чем не
жалею. Кроме одного: что живу в этой поганой никчемной жизни. Я только теперь
начинаю понимать, почему ты уходишь на пенсию. Раньше я это как-то
воспринимала… Легко, что ли… Ну, как должное. Кому-то можно выкрутить руки, а
кому-то нельзя. А если случайно удается зацепить того, кого нельзя, то нужно
просто порадоваться и купить себе маленький подарок в честь маленькой
неожиданной удачи. И ни в коем случае не думать, что так теперь будет всегда.
Знаешь, я с этим мирилась, а может быть, книги начала писать специально, чтобы
не думать об этом и не расстраиваться. Подумаешь, профессиональная гордость!
Кому она, к чертовой матери, нужна, гордость эта! Нацепил погоны, получаешь
зарплату – и сиди тихонько, делай свое дело как умеешь и не высовывайся. Единый
закон во всем мире, это же не только у нас так. Ну, может, у нас как-то
особенно нагло, но по сути то же самое. А теперь мне больно и противно. И я не
знаю, как буду работать дальше.
– Тебе сколько еще до пенсии?
– Почти десять лет. Я же университет заканчивала, а не школу
милиции, как ты, а нам срок обучения в стаж не засчитывается.
– Уходи с работы, – предложил я. – Увольняйся без
пенсии, пиши книги. А я буду тебя содержать.
Я говорил это, наверное, уже в сотый раз. Но сейчас впервые
Татьяна ответила:
– Я подумаю.
* * *
Спустя неделю я прочитал в газете огромную статью о
маленьком южном курортном городе. Кто-то из журналистов мне все-таки поверил.
Начиналась она словами:
«Провожали в последний путь молодого участкового Сергея
Лисицына…»
В этот день я напился, и мне даже не было стыдно перед
Татьяной.
