В глазах Скавра зажглись зеленые огоньки:
— А ты, италийский олух, снисходительно смотришь на наше ничтожество с небес!
— Это любому видно, старый трухлявый пень, — почти ласково ответил Марий, усаживаясь рядом с принцепсом и глядя на трех других оставшихся с ними: Сцеволу, Антония, Луция Корнелия Суллу. — Так что же мы будем делать дальше? — обратился он к присутствующим, вытягивая ноги и усаживаясь поудобнее.
— Ничего, — кратко ответствовал Сцевола.
— О, Квинт Муций, Квинт Муций, прости нашему народному трибуну его римскую слабость! — воскликнул Марий, смеясь вместе со Скавром.
— Может быть, это и римская слабость, Гай Марий, но уж не моя! — с важностью ответил Сцевола.
— О нет, конечно, поэтому ты никогда не будешь равен ему, мой друг, — сказал Марий, носком ноги указывая на лежащего Друза.
Сцевола скривился:
— Ты совершенно невыносим, Гай Марий! Что касается тебя, принцепс, то прошу, перестань смеяться!
— Никто из нас еще не ответил Гаю Марию на его оригинальный вопрос: что же мы будем делать дальше? — спокойно заметил Антоний.
— Вопрос касается не вас, а его, — впервые заговорил Сулла.
— Хорошо сказано, Луций Корнелий! — вскричал Марий, вставая при появлении знакомого носильщика паланкина, застенчиво протиснувшегося в огромную бронзовую дверь. — Давайте же, друзья, проводим беднягу домой.
* * *
«Бедняга», видимо, пребывал все еще в каком-то ином мире, когда его доставили под опеку матери, которая очень резонно отказалась от услуг лекарей.
— Они способны только пускать кровь и давать слабительное, а это последнее, в чем он сейчас нуждается, — твердо сказала она. — Он просто плохо ел. Когда он придет в себя, я дам ему горячего вина с медом, и он поправится. Особенно после того, как поспит.
Корнелия уложила сына в постель и напоила его горячим вином с медом, и вскоре Друз пришел в себя.
— Филипп! — вскричал он, пытаясь сесть.
— Не думай об этом насекомом, пока не поправишься.
Друз выпил еще глоток и сел в постели, запустив пальцы в свои черные волосы.
— О, мама! Это ужасно! Филипп все знает о клятве!
Скавр уже рассказал Корнелии о случившемся, поэтому ей не было необходимости задавать вопросы. Она кивнула:
— Ты не ожидал этого?
— Это было так давно, что я уже позабыл об этой проклятой клятве!
— Марк Ливий, это не имеет никакого значения, — успокаивающе проговорила мать, садясь поближе к кровати. — То, что ты сделал, гораздо менее значительно, чем то, почему ты это сделал, — вот закон жизни! Утешайся этим. А сохранить себя в добром здравии и душевном спокойствии — наилучший способ достичь цели. Так развеселись, мой сын! Твой брат здесь; он очень волнуется за тебя. Взгляни веселее!
— Они будут преследовать меня, ненавидеть за это.
— Некоторые — да, главным образом из зависти. Другие же, напротив, будут тобою восхищаться. Ведь друзья, которые привели тебя домой, не отвернулись от тебя.
— Кто они? — с живостью спросил Друз у матери.
— Марк Эмилий, Марк Антоний, Квинт Муций, Гай Марий, и… ах да, этот очаровательный мужчина Луций Корнелий Сулла! Ах, если бы я была помоложе…
Друз знал ее, и поэтому последнее замечание не задело его. Он улыбнулся:
— Как странно, что он тебе понравился! Именно он очень заинтересовался моими идеями.
— Я так и подумала. У него в этом году умер сын, не так ли?
— Да.
— Его скорбь до сих пор заметна, — проговорила Корнелия, вставая. — А теперь, Марк Ливий, я пошлю к тебе брата, а потом ты должен сделать над собой усилие и поесть. Нет ничего на свете, чего не излечила бы хорошая еда. Я прикажу приготовить что-нибудь очень вкусное, и мы с Мамерком будем сидеть подле тебя, пока ты не съешь все.
Лишь когда стемнело, Друз смог остаться наедине со своими мыслями. Ему стало получше, но страшная усталость давала себя знать. Спать он не мог. Как давно он в последний раз засыпал спокойно и глубоко? С тех пор прошли многие месяцы.
Филипп все выведал. То, что это выплывет в свое время, было и тогда несомненно. Кто-то из них должен был одержать верх: или он, или Филипп. Или Цепион. Интересно, что Филипп не поделился своим открытием с другом Цепионом! Впрочем, это объяснимо: Цепион вмешался бы, не пожелав отдать победу Филиппу. «Но все равно — Филиппу сегодня ночью не спать спокойно», — подумал Друз и улыбнулся помимо воли.
Осознав неизбежность случившегося, Друз успокоился. Мать была права: публикация документа не могла повлиять на его деятельность. Даже если найдутся легковерные, которые поверят обвинениям Филиппа, то что это изменит? Это может задеть только его гордость. А почему он должен делать вид, что действовал из чисто альтруистических побуждений? Он не был бы римлянином, если бы игнорировал личные интересы, а он был римлянином! Теперь Друз ясно видел причину такой ошеломляющей реакции на обнародование клятвы: никто ранее не предвидел возможности вербовать союзников, обещая римское гражданство. Подоплека этого сразу стала ясна и Сенату, и трибунам, и даже определенной части низов. Оттого-то эмоциональный взрыв, потрясший Сенат, заслонил практическую сторону дела. Если сенаторы не усмотрели ранее такой возможности вербовать союзников, тогда они не разглядят и логику его действий.
Его веки накрыли усталые глаза, и он заснул глубоко и спокойно.
Придя утром следующего дня в Гостилиеву курию, Друз чувствовал в себе прежнюю уверенность; теперь он мог устоять против нападок Филиппа, Цепиона и им подобных.
Заняв свое место, Филипп начал заседание прямо с клятвы.
— Скажи нам, верен ли текст клятвы, что я зачитал вчера? — обратился он к Марку Ливию.
— Насколько мне известно, текст таков, каким ты зачитал его, Марк Луций, хотя я никогда не слышал его и не видел написанным.
— Но ты знал о клятве.
Друз изобразил полнейшее удивление:
— Конечно, я знал о ней, младший консул! Может ли человек, равный мне, не знать о вещи столь выгодной для него самого и для Рима! Скажи, если бы ты отстаивал идею римского гражданства для всей Италии, мог бы ты не знать?
Это была атака со мщением. Филипп был выбит из седла.
— Ты никогда не увидишь меня отстаивающим для италиков ничего, кроме хорошей порки! — высокомерно ответил он.
— Тем больший ты дурак! — парировал Друз. — Отцы-сенаторы! Есть вопросы, достойные немедленных мер на любом уровне: положить конец несправедливости, на чем настаивали многие поколения наших соотечественников; сделать страну сильной империей; уничтожить наиболее возмутительные различия между классами; устранить угрозу неминуемой войны — а она неминуема, предостерегаю вас! — и, наконец, сплотить новых римских граждан клятвой верности друг другу — и Риму! Последнее наиболее насущно! Клятва означает, что каждый из римских граждан будет воспитываться истинным римлянином; это означает, что они будут знать, как голосовать и за кого голосовать; это означает, что они будут избирать истинных римлян, а не варваров!
