— Так, Марк Туллий Цицерон Младший, тут поступило своевременное ходатайство в твою пользу, — сказал председатель. — Первоначально мы намеревались направить тебя служить легионером, и ты должен был отправиться в Капую. Однако от принцепса Сената пришел особый запрос. Тебя рекомендуют откомандировать на штабную службу к одному из консулов. В соответствии с этим ты назначаешься в штаб Гнея Помпея Страбона. Доложись ему в его доме завтра на рассвете для получения инструкций. Комиссия отмечает, что ты не должен проходить предварительного обучения, и советует тебе провести все время, оставшееся до твоего вступления в должность, на учебном плацу Марсова поля. Это все. Ты свободен.
Коленки Цицерона затряслись еще пуще, хотя в душе он испытал облегчение. Марк Туллий схватил драгоценный свиток и поспешил вон. Штабная служба! «О, да возблагодарят тебя боги, Марк Эмилий Скавр, принцепс Сената! Спасибо, спасибо, спасибо тебе! Я докажу свою необходимость Гнею Помпею — я сделаюсь историком его армии или буду составлять его речи, и мне никогда не понадобится вынимать меч из ножен!»
Марк Туллий не имел намерения проходить учебные сборы на Марсовом поле, так как он уже предпринимал такую попытку на шестнадцатом году своей жизни. Он лишь обнаружил, что не обладает ни быстротой ног, ни ловкостью рук, ни остротой глаз, ни присутствием духа. Совершая упражнения с деревянным мечом, Марк Туллий тотчас привлек к себе всеобщее внимание, однако не такое, как на Форуме, где его окружала восхищенная, полная благоговейного почтения толпа. На Марсовом поле над оратором смеялись до колик. Марк Туллий стал постоянной мишенью насмешек остальных юношей. Его тонкий визгливый голос передразнивали, подражали хныкающему смеху бедняги; его эрудицию высмеивали, а старообразность делала Цицерона достойным главной роли в фарсе. Марк Туллий Цицерон бросил военную подготовку, поклявшись никогда не возобновлять занятий. Ни одному пятнадцатилетнему подростку не нравится быть посмешищем, но этот пятнадцатилетний юноша уже успел погреться в лучах одобрения взрослых людей. Во всяком случае, он искренне считал себя особенным.
Некоторые люди, говорил он себе с тех пор, не созданы быть солдатами. Это не трусость! Это скорее полное отсутствие физического совершенства, каковое нельзя вменять ему в вину, ведь это врожденный недостаток. Мальчики его возраста глупы, они ненамного умнее животных. Они ценят свое тело и вовсе не уважают ум. Понимают ли они, что ум станет их украшением только после того, как их тела сделаются немощными? Хотят ли они быть другими? Что привлекательного в том, чтобы воткнуть копье точно в середину мишени или ударить по голове соломенное чучело? Цицерон был достаточно умен, чтобы понимать, насколько велика разница между мишенями, соломенными чучелами и полем боя и что многие из этих малолетних сокрушителей символов возненавидят реальность.
На рассвете следующего дня Марк Туллий, завернувшись в свою toga virilis, явился представиться в дом Гнея Помпея Страбона на стороне Палатина, обращенной к Форуму, и пожалел, что с ним не было его отца. Там собрались сотни людей. Мало кто узнал в скромном посетителе одаренного оратора, и вовсе никто не пожелал вступить с ним в беседу. Постепенно Цицерона оттеснили в самый темный уголок обширного атрия Помпея Страбона. Здесь он простоял несколько часов, наблюдая, как редеет толпа, и ожидая, когда кто-нибудь спросит о его деле. Новый первый консул был теперь самым важным лицом в Риме, и все в Риме жаждали добиться его расположения. У Помпея также имелась настоящая армия клиентов, все — пицены. Цицерон и понятия не имел, сколько подобных клиентов проживает в Риме, пока не увидел это огромное скопление в доме Помпея Страбона.
Оставалось примерно сто человек, и Цицерон начинал надеяться, что поймает взгляд одного из семи секретарей, когда парнишка приблизительно его лет пробрался к нему и прислонился к стене, разглядывая визитера. Глаза юноши, осмотревшие Цицерона с головы до пят, были холодны, бесстрастны и прекрасны. Таких кареглазый Цицерон не встречал никогда прежде. Широко открытые, они, казалось, выражали непрестанное удивление. Цвет их был небесно-голубой, чистый и глубокий, настолько яркий, что их можно было назвать единственными в своем роде. Взъерошенная копна светло-золотых волос спускалась челкой до широких бровей. Ниже этой забавной копны виднелось свежее, довольно самоуверенное лицо, в котором вовсе не было ничего римского: тонкогубый рот, широкие скулы, короткий вздернутый нос, неровный подбородок, розовая кожа с бледными веснушками; брови и ресницы юноши были такими же золотистыми, как и волосы. Это было, однако, симпатичное лицо, и его обладатель, изучив наконец внешность Цицерона, улыбнулся обезоруживающей улыбкой.
— Кто ты будешь? — спросил он.
— Марк Туллий Цицерон Младший. А ты?
— Я — Гней Помпей Младший.
— Страбон?
— Разве я выгляжу косоглазым, Марк Туллий? — беззлобно рассмеялся Помпей-младший.
— Нет. Но разве нет обычая принимать прозвище отца? — спросил в свою очередь Цицерон.
— Не в моем случае, — сказал Помпей. — Я намерен добиться собственного прозвища. Я уже знаю, каким оно должно быть.
— Каким?
— Магн.
Цицерон рассмеялся, издав звук, похожий на тонкое ржание.
— Это немного слишком, не так ли? Великий? А кроме того, ты ведь не можешь сам присвоить себе прозвище. Тебе должны дать его другие люди.
— Знаю. Они мне дадут его.
От такой самоуверенности у Цицерона захватило дух, хотя он и сам не был чужд этого свойства характера.
— Желаю тебе удачи, — проговорил он.
— Зачем ты здесь?
— Я назначен в штаб твоего отца кадетом.
— Edepol! Ты ему не понравишься! — присвистнул Помпей.
— Почему?
Глаза Помпея потеряли свой притягательный блеск, снова сделались бесстрастными.
— Потому что ты хвощ.
— Может, я и хиляк, Гней Помпей, но с интеллектом у меня получше, чем у любого! — огрызнулся Цицерон.
— Это не произведет впечатления на моего отца, — глядя на него сверху вниз и сознавая превосходство своей хорошо скроенной широкоплечей фигуры, сказал Помпей-младший.
Такой ответ заставил Цицерона приниженно замолчать. Его начала охватывать депрессия. Время от времени она грызла юного Цицерона — куда более безжалостно, чем обычно это бывает с людьми в его возрасте. Он сглотнул слюну, глядя в землю и желая, чтобы Помпей-младший ушел и оставил его одного.
— Нет причины впадать в отчаяние, — бодро заявил Помпей. — Откуда мы знаем, может, ты как лев управляешься с мечом и щитом! Вот это — путь к его сердцу!
— Я вовсе не лев в обращении с мечом и щитом, — ответил Цицерон писклявым голосом. — Мои ноги и руки абсолютно ни на что не годны, и здесь я не могу ничего исправить или улучшить.
— Но у тебя все в порядке, когда ты ходишь или становишься в позу на Форуме, — заметил Помпей.
— Ты знаешь, кто я такой? — Цицерон разинул рот.
